Вместо привычного хмурого, полусонного потока с северо-запада, что ежедневно устало раскачивал наше озеро, вдруг ворвался сумасшедший северный ветер – ударом-штормом и взорвал его крутой рваной волной. Ветер гремел под крышей дома, вырывал из рук тяжелые ведра с водой и швырял на прибрежные камни пенные клочья разорванной шквалом волны. И от такой вымороженной волны тут же, почти на глазах, камни оплывали седым льдом.
За свистом ветра я с трудом различал голоса стаи лебедей… Сначала голоса раздавались посреди озера, где птицы проводили последнее время. Затем, как мне показалось, голоса будто поднялись над водой и долетали ко мне сверху. Потом все ближе и ближе, и вот большая стая удивительных белоснежных птиц прошла над моим домом и скрылась за лесом в сторону ушедшего тепла.
Шквал утих к утру, и едва рассвело, я осторожно выглянул из своего дома. На озере было странно тихо. Я пригляделся: действительно, озеро встало – там, где совсем недавно ветер рвал в клочья перемерзшие волны, теперь лед, еще не крепкий, только что образовавшийся, но уже гладкий, чистый, как зеркало.
Новорожденный лёд только что покрыл воду, под утро, когда озеро затихло после недавней бури. Ещё день, ещё два, и этот лед окрепнет. Тогда можно будет попробовать ступить на него.
До зеркального ледника мне предстояло добраться, преодолев кашу-мелкий крошек, которую упрямо тащил к моему берегу почти целые сутки неуправляемый поток воды — шквал льда. Почти целые сутки ветер гонял пенную волну к берегу, и теперь по этой смерзшейся пене-крошеву и нужно было пробираться к настоящему льду.
У края берега ледяная каша разламывалась под сапогом. Ещё надежды на скорую встречу с первым льдом на озере не давала. Оставалось только ждать и слушать, как грохочет вокруг явившийся вслед за северным ветром мороз-воевода.
Хрестоматийный дед Мороз с тяжелой ледяной палицей? Вот эта самая палица и колотила мoроз-воевода по деревьям тайги, бревнам в стене моего дома, когда явился хозяином в прежние владения. Деревья в лесу и бревна в стенах моего жилища, набухшие от сырой гнили предзимья, схваченные крепким морозом, трещали-громыхали вокруг, пугая все живое.
Выстрелы гремели всю ночь и затихли лишь под утро. Я вновь смотрел на озеро, на лед, но пока не находил пути к месту, где, безусловно, ждали меня окуни – ледяная каша-пена вдоль берега никак не пропускала на лед… А тут еще и лед по озеру начал трещать, рваться от мороза. Но это уже другой голос: не выстрелы, не взрывы, а эхо-канонада – трещины по льду расходятся долго, да и сам лед немного глушит морозные голоса.
Я собрал снаряжение, взял легкий топор и направился к Часовенному озеру, которое в километре от моего дома. Озеро окружено высокими берегами, и там ветер, скорее всего, не так бушевал, как у меня под окнами. Но Часовенное озеро мелкое, дно рыхлое, вода помягче и позеленей. Здесь летом много рыбы, но к осени жизнь здесь будто замирает. Будет ли что ловиться по первому льду?
Я вышел на лед без проблем. Толщина его составляла восемь сантиметров. Первая лунка – прорубь, сделанная топориком… Мормышка уходит под лед… Пока тишина. Еще одно окошечко в льду. И снова озеро молчит.
Играю блесной – результат опять пуст… К полудню завершаю обход озера – ни одной поклёвки… Ладно, на Часовенное я и не рассчитывал – озеро это летнее… Еду домой. У самого берега под ногами трещит лед. В воде по пояс. Выбираюсь из воды и тут же выливаю воду из резиновых сапог. Мороз градусов под тридцать – не успеешь вылить из сапог воду, замерзнут ноги…
Долго дома приноравливаю себя, набираюсь тепла у печи, просушиваюсь. В окне — звёзды, сильный мороз и всё те же выстрелы-раскаты по льду моего озера…
В памяти живо ощущается купание в ледяной воде, и лишь после следующего дня решаюсь выйти на лёд собственного Озёра.
Вот пруд, где совсем недавно плавали мои лебеди. Здесь, левее, луда и скат с луды на глубину… Скат точно угадываю. В лунку отважно ныряет мормышка… Всего с десяток дней тому назад на эту же самую мормышку ловил я здесь очень неплохих окуней. Но вот вторая, третья лунка-прорубь и никаких результатов.
Заменив мормышку удилищем с блесенкой, я ловлю рыбу. Моя любимая самодельная блесенка служила мне верой и правдой: на неё ловили окуней зимой, летом, осенью, как под Москвой, так и на Нижней Волге. Это небольшой узкий ромбик с вытянутой верхней частью… Облавливаю блесной всю луду, затем снова беру мормышку и опять, как на Часовенном озере, возвращаюсь домой ни с чем. В этот раз обойдусь без купания…
На следующий день рыба не клевала вновь. Почему так?
Возможно, виноват ветер, напугавший всё живое. А может быть, причина в грохоте канонады, который то и дело раздаётся под льдом. Вспоминаю рассказы рыбаков о том, что при грозе окуни в нашем озере мечутся из стороны в сторону, как сумасшедшие (вот тут-то они попадают хорошо в сети), а затем исчезают где-то. Может быть, всё повторилось теперь после зимней грозы?
Гром и мороз на озере утихают только через неделю. В течение этого времени я не оставлял озеро без пристального внимания, но лишь теперь, когда установилась тишина, поймал первых окуней… Однако улов совсем невелик. Окунь клюет вяло, без азарта. То же самое происходит и во второй, и в третий день после затишья – все эти дни получаю от хозяина озера, водяника, совсем небольшую дань… Оставляю рыбалку и начинаю охоту – пора разыскивать куниц.
Так неожиданно грустно и завершился мой самый первый лёд.
Да, совсем забыл… Вместе со мной в ту зиму пытались разыскать по первому льду тех же окуней еще на одном замечательном озере – Янцельском – мои друзья-охотники. Ушли до ледового шквала в охотничью избушку на Янцельское, ушли на охоту. И я вручил им свои блесны: мол, попробуйте, половите окуней на Янцельском по первому льду…
Янцельское озеро отличалось от всех остальных наших таежных озер своей формой – почти круглой, подобно большой чаше, упавшей в тайгу. Всякие другие озера были вытянутыми в одном направлении, преимущественно с севера на юг, что указывает на направление движения ледника по нашим местам.
У Янцельского озера твердое песчаное дно, тогда как остальные озера, кроме возможно лишь моего Домашнего, были расположены в мягких прибрежных зонах с илистым дном.
На Янцельском озере практически не было водной травы, кроме редкого тростника на берегу и едва заметных с берега блюдечек-листьев белых лилий, которые к середине лета поднимались из воды там, где посреди озера была единственная луда. Рядом с ней собирались целыми стаями крупные окуни.
Окуни, выплывающие к поверхности озера, иногда встречались в таком количестве, что рыбак, причалив свою небольшую лодку над лудою, утомлялся извлекать их из воды. В одном случае достаточно было удочки, чтобы за несколько часов поймать столько окуней, что лодка с трудом достигала берега.
Хозяин Янцельского озера щедро дарил мне окуней. Сушил их в печи, а утром вновь направлялся к воде за новой порцией. Но новая партия рыбы была всегда меньше первой. На третий день привозил всего немного, и далее должен был поступить по давно установленному правилу: отдохнуть от ловли, чтобы озеро восстановилось, а окуни снова скопились у луды…
Рыбаки могли бы рассказывать свои сказания о Янцельском озере. Окунь ловился там до самого ледостава почти всю луду. Мои друзья-охотники, научившиеся у меня искусству блеснения, надеялись, что окунь появится на Янцельском озере по первому льду.
Я дождался друзей-охотников, вернувшихся с Янцельского озера. У них закончились продукты, а охота складывалась не очень удачно, как и у меня. Ну, а окуни, а рыбалка по льду?.. Разочарование ждало меня: друзьям совсем не повезло с рыбалкой на первом льду… Если я всё-таки стал добывать окуньков в конце концов на Домашнем озере, то они на Янцельском, обследовав все озеро, не достали ни одного хвоста.
— Спросить стоит, сколько льда накопали вокруг — ни в одной лунке рыбы нет… А раньше вообще никогда не ловили по льду на блесны.
Вот и все.
Действительно ли подходящая снасть для ловли зимой может оказаться неприменимой на некоторых озерах? Может быть, дело вовсе не в снасти.
Продолжение следует…
