У него кличка была — Дорогой. Внешне же он не оправдывал своё прозвище: хромой, косоглазый, с хрипом при дыхании, постоянно одетый в рваную одежду…
Звали его так, поскольку каждый раз обращаясь к кому-либо по какому-либо вопросу, называл «дорогим». Сам привлёк это прозвище. Так и случается.
Возраст Дорогого оставался загадкой: по виду он выглядел пожилым. Впрочем, мало кто всерьез интересовался его возрастом. Как и подробностями прошлого, так и настоящего. Такой типаж встречается, не вызывающий никакого интереса у окружающих: живет себе и живет, никому не мешает. А если человек еще и одинокий, без семьи, то отживет свое — и никто не будет жалеть о его уходах, не вспомнит о его бытии. И такое тоже бывает: был человек — нет человека. Почему же я вспомнил о таком незаметном персонаже, больше похожем на тусклую тень? Этому, поверьте, есть свои причины…
Мы изредка случаем встречались, так как жили почти по соседству, на одной улице. Я молча, из вежливости кивал в знак приветствия головой, а он с легким поклоном произносил неизменное «Здравствуй, дорогой». Так, сухо раскланявшись, мы расходились каждый в свою сторону, тут же забывая о существовании друг друга. Этим наше «приятное» общение долгое время и ограничивалось, а «неприятного» ни разу, слава Богу, и не возникало.
Майским вечером я сидел на берегу большого пруда с удочкой. Карась клевал хорошо, «терся». Темная туча кругами ходила по небу, заставляя то и дело отрывать взгляд от поплавка и смотреть вверх: ливанет — не ливанет? Ливанул как раз!
Оставив снасти на берегу, я быстро убежал под ближайший навес со столиком и скамейками, чтобы не промокнуть до нитки во время ливня. На одной из скамеек уже сидел сосед: наши приветствия в этих экстремальных условиях были обычными, разве что расходиться показалось бы неуместным.
Мы несколько минут молчали, глядя то друг на друга, то по сторонам. Дождь продолжал идти: туча, прокатившись, медленно остановилась в одном месте и начала отпускать накопившуюся влагу. На горизонте, освещенном солнцем, появилась радуга. Воздух наполнился запахом свежей травы и молодой зелени, промокшей дождем. Молчание затянулось, неловкость ситуации требовала развязки.
— Вы тоже здесь рыбу ловите? — задал я вопрос, пробуя найти общий язык.
— Да, родной, зашёл вот, и сам видишь, не везение, — отвечал сосед, приподняв рукой холщовый чехол с удилищами, стоящий рядом с ним. — Дождь, как не повезло…
Мы еще посидели молча, переглядываясь.
— Я даже не знал, что вы любитель рыбной ловли. Как давно? — снова попытался продолжить разговор.
— Ах, не вспоминай! С самого детства рыбачу. Но вот беда: весь век мне на рыбалке везет плохо, одни неудачи одна за другой. Смотри даже сегодня, — уже более разговорчиво ответил Дорогой, при этом двумя руками указывая поверх головы на «распятые облака».
— Ну всё равно мелочи! Пока мокнет с одной стороны, с другой уже высыхает.
— Так-то да, сегодня правда мелочи. Бывало же и с двух сторон промочить, а высушиться негде. Да зимой, в мороз… Ох, дорогой, лучше об этом не вспоминать! — он рукой как будто отмахнулся от неприятных воспоминаний.
Встретив его взглядом, я ожидал, что вспомнит он всё наконец-то.
— Бывало ли это раньше? Пожалуйста, расскажите, — сказал я, искренне заинтересовавшись.
Дорогой раздумывал, следует ли ему быть откровенным с незнакомым человеком.
— Расскажи что-нибудь интересное! — умолял я.
— Может быть, что-нибудь сказать? — прошептал он, всё ещё сомневаясь.
Конечно! Расскажите о своём опыте, ведь судьба свела нас здесь. Ливень будет длиться ещё какое-то время.
— Ладно, — сказал Дорогой, глядя на небо, которое явно не обещало быстрого конца буре.
Присел на скамейке, удобнее расположившись, поставил руки перед собой, соединив пальцы в замок, и рассказал историю о прошлых неурядицах.
— Начну плясать от печки — так станет яснее многое, не понадобится лишних объяснений. Сам я из детдома: ни материнской любви, ни отцовской заботы не испытал, поэтому по натуре одиночка, люблю уединение. В детдоме была библиотека, вот с нее все и началось. Кто-то из ребятишек любил читать сказки, а кто постарше — приключения или фантастику, выбор был. Я подсел на «Рыболов-спортсмен»: имелось собрание этого альманаха за много лет. В жесткой обложке были экземпляры самые первые, пятидесятых годов, а в тонкой — разные…
Да, точно! Мне тоже встречалось подобное. В тонких изданиях часто попадается такого рода низкокачественный товар: корни плохо склеены, страницы разваливаются прямо в руках, — согласился я, довольный, что удалось затронуть общую тему.
Дорогой взглянул на меня одним глазом, показав, что не хочет, чтобы меня смущали, и продолжил рассказ.
В изданиях часто утверждали, что рыбалка — занятие для настоящих мужчин, делающее их физически крепкими, закаленными, развивающими наблюдательность, усидчивость, способность противостоять трудностям. В детстве бездумно веришь написанному. После прочтения теории захотелось проверить себя на практике. Рядом с детдомом было озерцо, там проводил все свободное время. Снасти — удочки, донки — мастерил сам из подручных материалов. Удилище из орешника, поплавок из пробки или пера, вместо лески капроновая нить. На уроках труда учили вязать сетки из капрона: в одной руке линеечка плоская, в другой челнок с капроном, и погнал. Так навострились, что не глядя вязали, автоматом. Капрона хватало и на донки. Крючки были дефицитом, но находил их тоже. Грузики для донок… С ними вопрос решался как в рассказе Чехова: гайки где увижу, там и откручивал. Не все подряд: через одну, с пониманием. Выбирал потяжелей. Одна такая гайка сыграла со мной злую шутку.
Он поднял руку к пустой глазнице и с горечью усмехнулся, продолжая говорить.
Налим, может быть, или крючок на что-то зацепился под корягой, но вытащить донку с первого раза не получалось. Стал её в разные стороны подергивать, потом сильнее тянуть. Не идет. Капрон как тетива, уже позванивает, а я все тяну. Крючок под водой обломался, и гайка со всей силой прямо мне в глаз. Как там в стихотворении? «Могла бы вскользь пройти она, задеть тирком — и мимо»… Не судьба. Глаз вытек. Так, дорогой, испытал я свою первую в жизни утрату, связанную с рыбалкой.
Рассказчик взял платок из кармана, протёр им мокрое от слёз лицо, затем хорошенько высморкался, не думая о приличиях, и продолжил.
Не охладел я к рыбалке, не отчаялся. Хотя сожалел о случившемся, помнил: всё, что нас не убивает, делает сильнее. Шли годы, вышел я на вольные хлеба. В армию меня естественно не призвали: там в почете одноглазые адмиралы и фельдмаршалы, а окривевшие солдаты там не нужны. Устроился на работу, купил себе спиннинг, стал ходить на речку по выходным. Забирался иной раз так далеко, где и не встретишь ни души. Дебри. И вот опять: пришла беда — открывай ворота… Вроде сначала везение: взялась на блесну щука, да хорошая, увесистая. А потом началось: тянет против течения, сопротивляется изо всех сил. Я катушку на тормоз, мысиком пружиню, иду вдоль берега по кромке воды, стараясь утомить пленницу. Под ноги и не гляжу, не до того. Левая нога и провалилась в бобровую нору. Хрясь пополам! Мама не горюй!
Он постучал по колену пострадавшей ноги, по которой явно было видно, что ему неудобно ходить. Шевеля головой, будто жалея себя самого, Дорогой снова вернулся к воспоминаниям.
Выронил спиннинг, щука сразу утянула его на дно. Боль такая — врагу не пожелаешь. Думал, сознание потеряю. Вокруг никого, кричи — не докричишься. Как быть? Не то что идти, стоять не могу! Ну, думаю, надейся на себя, не привыкать. Лежа, вырезал себе подпорку из лозины, толстой, с развилкой под подмышку. С трудом поднялся, пытаюсь идти, на нее опираясь. Нет, не получается! Упал. В общем, ползком, с передышками, еле добрался до трассы. Добрые люди подобрали, отвезли в больницу. Хромота осталась. Нога болит к непогоде, другой раз и не заснешь, всю ночь проворочаешься. Вот и сегодня болела, да не поверил надежному барометру, поперся на рыбалку.
Дождик прекратился, а туман еще не рассеялся, поэтому разговор продолжился под защитой крыши.
— Не надоело слушать моё рассказывание? — спросил дорогой.
— Не-не! Вы что! Хотите — продолжите, пожалуйста!
— Рыбалка, зимой она такая же рыбалка, как и летом. Многие даже предпочитают зимний лов летнему. Я тоже так считаю, есть в этом свои причины. Три года назад я собрался на заветное место на нашем Остре. Это удаленное место, почти не посещаемое: идти пешком километров пять-шесть по едва натоптанной лесной тропке. Когда снег неглубокий, даже с моей колдыб-ногой можно пройти за полтора-два часа. Я решил в начале зимы поставить под лед пару сеток и остаться здесь на ночь до утра. Раньше я так практиковал: зажигался большой костер, потом сметал уголь и золу в сторону, стелил лапник потолще на прогретую землю, сверху брезент — как на печке! Ложишься с головой, и даже в мороз тепло. Я решил остаться здесь на ночь. Пока светло, я поставил сети. Также есть хитрости и в этом, но тебе не нужно знать: это браконьерство, попадись — мало не покажется. Ну вот, поставил сети, стал заготавливать хворост для костра, потом наломал еловый лапник, все приготовил, доволен работой. Думал: распалю попозже, уже по-темному, чтобы тепло до утра продержалось. Пока есть время, проверю снасти: сети простояли достаточно, боле двух часов. Пошел на лед. Вроде бы и походил до этого по плесу, убедился в прочности льда пешней, да на тебе: я провалился! Вылез из воды, с меня течет. Ладно, думаю, сейчас костер распалю и обсохну, согреюсь. Спешу к стоянке, где приготовлено кострище, а сам холодею уже не от мороза, а от мысли: где спички? В боковом кармане ватника. А если намокли? Лезу в карман — так и есть: не просто намокли — раскисли! Добежал до кучи хвороста, пытаюсь поджечь обрывок газеты — не получается. Ни искорки! Что делать? Паника. А паника, дорогой, плохой помощник в такой ситуации…
Замолчав, Дорожный пытался успокоить возбужденные памятью нервы.
— Ну, как всё кончилось?— спросил я, побуждая его поведать остальное из увлекательного рассказа.
Конец концов был печальным, очень печальным. Чудо, что я сейчас с тобой разговариваю. Я даже свечку Ангелу-хранителю в церкви ставлю за свое спасение. А тогда… Куда мокрому идти ночью по морозу? На саночках, на которых привез свой походный скарб, был овчинный тулуп. Все сырое с себя снял, в тулуп укутался, половиной брезента укрылся. Продрожал как цуцик до утра в позе эмбриона, лежа на лапнике. Чуть свет бросил сети и санки — домой! По дороге чуть разгорячился от быстрой ходьбы, но зубами все равно так стучал — не передать. Даром это не прошло: двустороннее воспаление. Положили в больницу, кололи антибиотики — не помогло, сильно перемерз. Повезли в область: рентген показал, что хорошего мало. Там одно легкое удалили. Вот теперь хожу задыхаюсь, и не хожу задыхаюсь. Насмешка судьбы! Я ведь никогда не курил, даже в детдоме, и не выпивал. И что? Калека! Вот и задумаешься: каждого делает сильнее все, что нас не убивает, или избирательно? Вопрос…
Я посчитал вопрос риторическим и молчал. В ответе ему, видимо, не нуждалось: он давно для себя всё решил и менять в жизни ничего не собирался. Дождь к этому времени прекратился, мы попрощались и разошлись.
