У него была кличка — Дорогой. На самом деле, его неприметный вид никак не сочетался с этим прозвищем: хромой, косой на один глаз, дышал с трудом, всегда одевался в потрепанные старые вещи…
Звали его так из-за того, что ко всем, обращаясь по любому вопросу, употреблял только приветствие «дорогой». И сам себе навёл это прозвище. Таково часто случается.
Возраст Дорогого оставался неясным: по внешнему виду выглядел пожилым. Но в действительности никто не сильно интересовался его возрастом. Как и подробностями его прошлого, а также настоящего. Такой тип человека не вызывал никакого интереса у окружающих: жил своей жизнью, никому не доставляя хлопот. А если человек к тому же еще и одинокий, без семьи, то отживет свое — и никто не будет жалеть о его уходе, не вспомнит о его былом существовании. И такое тоже случается: был человек — нет человека. Почему же я вспомнил об этом столь незаметном, больше похожем на тусклую тень персонаже? Есть свои причины этому…
Случайно встречались мы с ним изредка, поскольку жили почти по соседству на одной улице. Я молча кивал в знак приветствия, он отвечал легким поклоном и неизменным «Здравствуй, дорогой». Так, сухо раскланявшись, расходятся каждый в свою сторону, тут же забывая о существовании друг друга. Этим наше «приятное» общение долгое время и ограничивалось, а «неприятного» ни разу, слава Богу, и не возникало.
В один майский вечер я сидел с удочкой на берегу большого пруда. Карась «терся», клев был прекрасный. Темная туча кругами плыла по небу, заставляя то и дело отрывать взгляд от поплавка и смотреть вверх: пойдёт дождь — не пойдёт? Пошёл да ещё как!
Кинув снасти на берегу, я поспешил под ближайший навес со столиком и скамейками, чтобы не промокнуть. На одной из скамеек уже сидел сосед. Наши приветствия в этих условиях были обычными, разве что расходиться казалось странным.
Несколько минут мы провели в тишине, разглядывая друг друга и окружающую обстановку. Дождь продолжал идти: туча, нагулявшись, медленно удержалась на одном месте, где и решила полностью избавиться от своей нагрузки. На окраине неба, залитом солнцем, появилась радуга, воздух наполнился ароматом свежей травы и молодой зелени, омытой дождем листвы. Наше молчание тянулось, неудобство положения призывало к разговору.
— Вы здесь тоже рыбачите? — бросил я, пробуя начать разговор.
— Да, милый, прихватился сюда, вот видишь сам, не везение, — говорил сосед, поднимая рукой брезентовый чехол с рыболовными снастями, стоящий рядом с ним. — Дождь, как раз вовремя…
Мы еще посидели молча, переглядываясь.
— Я и не знал, что вы рыбак. Как давно? — снова попытался продолжить разговор.
— Ох, не стоит! С самого детства рыбачу. Но вот беда: злой рок преследует меня всю жизнь на рыбалке, неприятности сменяют друг друга. Вот и сегодня — Дорогой многословнее ответил, двумя руками указав поверх головы на «разошедшиеся хляби небесные».
— Это же мелочи! Пока смачивается с одной стороны, с другой уже высыхает,— ответил я, немного довольный развитием разговора, который начинал приобретать вид дружеского и непринуждённого.
— Да так-то сегодня ничего страшного. Бывало же, промокнешь с двух сторон, а высушиться негде. А зимой, в мороз… Ох, дорогая, лучше об этом не вспоминать! — и он сделал жест рукой, будто отгоняя неприятные воспоминания.
Я внимательно смотрел на говорящего, надеясь, что вспомнит всё и расскажет. Он хранил молчание.
— Правда ли это? Пожалуйста, расскажите,— сказал я, стараясь выглядеть искренним.
Дорогой не мог решить, нужно ли ему быть откровенным с незнакомцем.
— Говори! — настаивал я, желая услышать что-нибудь увлекательное.
— Может быть, что-нибудь рассказать? — сказал он всё ещё с сомнением, которому не хватало только последнего пошёлка.
Конечно! Расскажите о своём опыте, ведь случай свел нас вместе именно сейчас.
— Ладно, — отозвался Дорогой, посмотрев на небо, которое явно не обещало скорого затишья грозы.
Он продвигался по скамье, становясь удобнее, разместил руки перед собой, соединенными пальцами в замок, и начал рассказ о прошлых неурядицах.
— Начну танцевать у печи — тогда многие моменты станут яснее, не понадобится дополнительных объяснений. Сам из детдома: ни материнской любви, ни отцовской заботы не испытывал, поэтому по натуре одиночка, люблю тишину. В нашем детском доме была библиотека, вот с нее всё и началось. Некоторые ребята любили читать сказки, а кто постарше — приключения или фантастику, выбор был. Я увлекся «Рыболовом-спортсменом»: существовало собрание этого альманаха за много лет. В жесткой обложке были экземпляры самых первых, пятидесятых годов, а в тонкой — разные…
Вроде бы и вроде нет, но иногда попадается такое барахло! Листы тонкими, корешки плохо склеины, страницы сразу разваливаются.
Строго взглянув на меня одним глазом, Дорогой дал понять, что не нуждается в моём вмешательстве, и продолжил рассказ.
Многие писали о рыбалке как занятии для настоящих мужчин, утверждая, что она закаляет физически, развивает наблюдательность, усидчивость и умение преодолевать трудности. В детстве веришь всему написанному без сомнений.
Появилось желание проверить себя на практике, применить полученные знания. Рядом с детдомом протекало озеро, там проводил все свободное время. Снасти — удочки, донки — мастерил сам из подручных материалов. Удилище из орешника, поплавок из пробки или пера, вместо лески капроновая нить.
На уроках труда учили вязать сетки из капрона, знаменитые авоськи: плоская линеечка в одной руке, челнок с капроном в другой — и вперёд. Так натренировались, что вязали без оглядки, автоматом. Капрона хватало и на донки. Крючки были дефицитом, но всё же находились. Грузики для донок… Решался вопрос как в рассказе Чехова: гайки, где увижу, там и откручивал. Не все подряд: через одну, с пониманием. Выбирал потяжелей. Вот одна из таких гаек и сыграла со мной злую шутку.
Дорожный указал на пустое место у глаза и с горечью улыбнулся, продолжая.
Налим или крючок зацепился за корягу, вытащить донку не удавалось сразу. Начинал подергивать, потом тянуть сильнее. Не идет. Капрон как тетива, звенит, а я все тяну. Крючок сломался под водой, гайка с силой попала мне в глаз. Как говорится в стихотворении: «Могла бы вскользь пройти она, задеть тирком — и мимо»… Не судьба. Глаз вытек. Так, дорогой, испытал я свою первую в жизни потерю, связанную с рыбалкой.
Рассказчик вытащил платок из кармана, вытер им влажный глаз, промокнув при этом глазницу, затем хорошенько высморкался, не заботясь о правилах хорошего тона, и продолжил рассказ.
— Нет, не охладел я к рыбалке, не отчаялся. Хотя и сожалел о произошедшем, но помнил: всё, что нас не убивает, делает сильнее. Так и было. Шли годы, вышел я на свободу. В армию меня естественно не призвали: там в почете одноглазые адмиралы и фельдмаршалы, а окривевшие солдаты там не нужны. Устроился на работу, купил себе спиннинг, стал ходить на речку по выходным. Забирался иной раз так далеко, где и не встретишь ни души. Дебри. И вот опять: пришла беда — открывай ворота… Вроде сначала везение: взялась на блесну щука, да хорошая, увесистая. А потом началось: тянет против течения, сопротивляется изо всех сил. Я катушку на тормоз, мысиком пружиню, иду вдоль берега по кромке воды, стараясь утомить пленницу. Под ноги и не гляжу, не до того. Левая нога и провалилась в бобровую нору. Хрясь пополам! Мама не горюй!
Он постучал по коленной чашечке этой ноги, на которую во время ходьбы явно опирался. Кивнув в знак сожаления, Дорогой снова погрузился в размышления.
— Спиннинг выронил, щука его сразу на дно утянула. Да и не до спиннинга было: боль такая — врагу не пожелаешь. Думал, сознание потеряю. Вокруг никого, кричи — не докричишься. Как быть? Не то что идти, стоять не могу! Вот, дорогой, ситуация! Ну, думаю, надейся на себя, не привыкать. Лежа, кое-как вырезал себе подпорку из подходящей лозины, толстую, с развилкой под подмышку. С трудом поднялся, пытаюсь идти, на нее опираясь. Нет, не получается! Упал. В общем, ползком, с передышками, еле добрался до трассы. Добрые люди подобрали, отвезли в больницу. Хромота осталась. Нога болит к непогоде, другой раз и не заснешь, всю ночь проворочаешься. Вот и сегодня болела, да не поверил надежному барометру, поперся на рыбалку.
Замолчал дождь, а в воздухе осталась сырая прохлада, которая побуждала к дальнейшему разговору под крышей.
— Не надоел слушать рассказы? — спросил Дорогой.
— Не-не! Что вы! Если ещё что добавить, говорите пожалуйста!
— Рыбалка зимой тоже рыбалка. Многие даже предпочитают зимний лов летнему. Я не исключение, у меня есть свои причины. Так вот, три года назад я собрался на знакомое мне место на нашем Остре. Место удаленное, почти непосещаемое: идти пешком километров пять-шесть по лесной тропке. Когда снег неглубокий, можно даже в развалке со своей колдыб-ногой дойти за полтора-два часа. Я решил запустить пару сеток под лед и остаться с ночевкой до утра. Раньше приходилось так практиковать: разводишь большой костер, потом сметешь угли, золу в сторону, настелишь лапника потолще, сверху брезент — как на печке! Накроешься с головой, и даже в мороз тепло. Я решил ночевать. Пока светло, поставил сети. Есть хитрости и в этом, но тебе не надо знать: это браконьерство, попадешься — мало не покажется. Ну вот, поставил сети, стал заготавливать хворост для костра, потом лапника елового наломал, все приготовил, доволен работой. Распалю, думаю, попозже, уже по-темному, чтобы тепло до утра продержалось. А пока есть время засветло снасти проверить: сети простояли достаточно, боле двух часов. Пошел на лед. Вроде бы и походил до этого по плесу, и в прочности льда убедился, но — провалился! Неглубоко, по грудь, но выбрался из воды, с меня течет. Ладно, думаю, сейчас костер распалю и обсохну, и согреюсь. Спешу к стоянке, где приготовлено кострище, а сам холодею уже не от мороза, а от мысли: где спички? В боковом кармане ватника. А если намокли? Лезу в карман — так и есть: не просто намокли — раскисли! Добежал до кучи хвороста, пытаюсь поджечь обрывок газеты — не получается. Ни искры! Что делать? Паника. А паника, дорогой, плохой помощник в такой ситуации…
Дорогая тишина смягчала беспокойство, вызванное воспоминаниями.
— И чем всё кончилось?— спросил я, побуждая его рассказать дальше увлекательную историю.
— Дорогой, всё очень печально. Чудо, что я с тобой сейчас разговариваю. Я даже свечку Ангелу-хранителю в церкви ставлю за своё спасение. А тогда… Куда мокрому идти ночью по морозу? На саночках, которые привез с собой свой походный скарб, был овчинный тулуп. Всё сырое с себя долой, в тулуп укутался, половиной брезента укрылся. Продрожал как цуцик до утра в позе эмбриона, лежа на лапнике. Чуть свет бросил сети и санки — домой! По дороге чуть разгорячился от быстрой ходьбы, но зубами всё равно так стучал — не передать. Даром это не прошло: двустороннее воспаление. Положили в больницу, кололи антибиотики — не помогло, сильно перемерз. Повезли в область: рентген показал, что хорошего мало. Там одно легкое удалили. Вот теперь хожу задыхаюсь, и не хожу задыхаюсь. Насмешка судьбы! Я ведь и не курил никогда, даже в детдоме, и не выпивал. И что? Калека! Вот и задумаешься: каждого делает сильнее всё, что нас не убивает, или избирательно? Вопрос…
Рассматривая вопрос риторическим, я воздержался от ответа. Да, ему в ответе не нуждалось: он давно всё для себя решил и менять жизнь, по-видимому, не собирался. К этому времени дождь полностью прекратился, мы попрощались и разошлись каждый своим путём.
