Весной один охотник гулял по лесу. Утром добыл глухаря, вечером собирался выслеживать вальдшнепов, днем же просто бродил по полям, слушал рябчишек, поднимал зайцев, видел лосей и следы медведя. Встретил еще и медведицу с двумя маленькими медвежатами этого года и пестуном-нянькой.
У него были с собой пули и картечь, но встречаться с медведицей ему не хотелось. Он решил переночевать в ближайшей избе ниже хребта на сенокосных полянах. Погода испортилась, стало туманно, спустились ранние весенние сумерки. Таежник шёл по раскисшей старой дороге, уже представлял себе как разогреет печку, вскипятит чай, сварит походный суп и спокойно отдохнёт. Но то рябчики отвлекали, то заяц. До избы оставалось метров триста, весенняя ночь уже наступала. Какие уж тут вальдшнепы! Поесть и поспать мечтал таежник. Изба находилась за поворотом. Тишина стояла гробовая. И вдруг почти под ногами взлетел рябчик. Охотник от неожиданности чуть не сел в лужу. «Вот чертяка!» — выругался он.
Луна проглянула сквозь тучи несколько секунд, помаячила в дымке, как будто насмешливо улыбнулась и скрылась. Порыв ветра принес запах дыма. Кто это здесь, в такое время? Неужели какой-то странник уже занял избу? Ну, потеснится не впервой, – подумал охотник. Так он подошел к избе все ближе и ближе. Вон там, за поляной, за кустами должна быть изба. Что-то остановило его. Он топтался на месте, всматриваясь в густую, туманную весеннюю ночь. Вдруг в направлении избы послышались какие-то звуки, вроде мелькнувшего света. И тишину разрезал душераздирающий женский плач – надрывный, со стонами и причитаниями. Охотник как на стену наткнулся на стену чего-то невидимого, ужасного, необъяснимого и страшного. Ну ладно медведь, волки, люди… Но тут…
Липкий страх пронизал его тело. Никогда в тридцатилетней жизни ему не было так страшно. Конечно, раньше тоже случались страшные моменты. Но тогда он сам виноват: бродил по тайге весной с обрезанной мелкашкой и выстрелил в медведицу на двадцати метрах. Попал то ли в глаз, то ли в нос. Как она закрутилась! Как заорала, ломая деревья и вырывая их с корнем! Он забрался на дерево и стал стрелять, но патрон заклинило, а потом было две осечки. И вдруг она замолчала. Это и было самое страшное.
Бежал до мотоцикла без остановки, оглядываясь назад. Вороны кричали в стороне по всему пути, сопровождая медведицу. Потом дома страшно было от осознания того, что сделал и чем это могло закончиться. Но все объяснимо. Ночь, глушь, до ближайшего жилья почти тридцать километров. Какая-то чертовщина!
Вдохнув, он двинулся вперёд мелкими шагами. Свет около избы мигнул и погас, плач, переходящий в вопли, сначала усиливался, нарастал, а потом стал угасать и отдаляться…
Изба. Внезапно хлопнула закрывшаяся дверь, воздух наполнился дымом. Охотнику стало душно в этой темноте. До изба – несколько шагов, рядом кострище, почти погасшие угли, из трубы идёт дым. Порывы ветра метались туда-сюда, где-то заскрипела лесина. Снова раздался то ли смех, то ли плач. Ну, сова балуется — это знакомо, а что здесь?
— Эй! Есть кто? — негромко позвал он.
В ответ тишина. Затем скрипнула и распахнулась дверь избы.
— Эй! Кто там? Выходите!— уже крикнул охотник, ничего не понимая.
Слышен был шорох, движение внутри, но никто не отвечал, не выходил. Стало опять зловеще тихо. Необходимо было решать что-то. Вдруг подул ветер, и луна показалась из-за облака. Перед входом в избу на веревке висело березовое полено. Что это значит? Зачем? Он достал короб с спичками, чиркнул ими и, взяв ствол наготове, шагнул за порог. Пахло мышами, прелью; на нарах лежало сено; на столе стояла полная рюмка водки с кусочком хлеба и потухшая церковная свеча. Рядом кружка с чаем, печенье, на краю стола старая плюшевая игрушка, похожая то ли на лошадку, то ли на зебру. Дверь за спиной скрипнула и со скрипом захлопнулась; спичка погасла. Таежник остался один в этом неуютном мраке.
В углу избы лежал какой-то бугор, покрытый тряпьем, словно кто-то укрывался старым рваным тулупом с головой. Охотник направил ствол ружья в сторону предмета и наткнулся на что-то твердое. Отдернув ствол, он зацепил тулуп, который сполз, обнажив белые кости. В испуге охотник отпрянул и выругался. Под тулупом скрывались огромные лосиные рога. Ничего большего не было видно.
Всё же было очень неуютно и тревожно, и покоя не давал вопрос о плаче и мольбе. Не могли ли ему показаться! Взял он один из свитков сухой бересты, сделал что-то похожее на факел, вышел и стал смотреть — под ноги, на тропу. И увидел след сапога небольшого размера, скорее всего женского. Реальный след. Вот откуда плач! Но что тут, в тайге, и в такое время делать женщине? По кому плакать, причитать, пить и свечу ставить? Одни вопросы… След уходил вниз горы. Ночевать в избушке ему, понятно, расхотелось, он решил, что за час добежит по дороге до ИЖа и уедет домой. Может, встретит эту сумасшедшую бабу? Может, ей помочь чем-то надо?
Луна ярко освещала дорогу, и мужчина быстро по ней двигался. Вдруг ему вспомнились слова охотников о том, что где-то здесь, возможно, в этой избе, умер человек. Осталась женщина с сыном, которого на глазах матери разорвал медведь. Женщина заколола его вилами и сошла с ума. Говорили, что с тех пор она ходит к избушке в день его рождения и плачет там, причитая. Не дай Бог встретить ее ночью у этой избы! Мужчина думал, что эту историю он принял за байку, но теперь после всего пережитого будет думать иначе.
Почти до техники добрался он с мыслями о мотоцикле, когда перед ним возникла фигура — то ли видение, то ли настоящий человек. Старуха в шали, сгорбленная, растрепанная, с солдатским вещмешком за плечами, держала фонарь-керосинку в деревянном футляре со стеклом и топор. Направив фонарь на искаженное страшной гримасой лицо, она зловеще произнесла: «Вот ты-то мне и нужен, мил человек! До места с тобой быстрее доберусь». И пошла навстречу. Если бы не ночь, не тайга, не тридцать километров до города, не душераздирающий женский плач — все бы ничего. Но охотнику стало не по себе.
— Нужна тебе помощь, старушка? — спросил охотник, пытаясь казаться более бодрым.
— Что тебе до этого? Можешь довезти до города?
— А ты откуда знаешь, что я могу?
— Вот ваш ИЖ с коляской стоит. — Старушка указала и засмеялась. — Видела его, когда сюда шла. Лесовозники до поворота довезли.
— Ну да. А я ведь ночевать хотел. Как бы тогда?
— Так ведь не остался же. Заведи свой драндулет, выкатывай на дорогу. Перекусим и поедем. Не бойся! Я хоть и страшная и сумасшедшая, как все говорят, но не обижу. А вот удачу тебе обещаю во многом, если довезешь до дома. Ты же знаешь: рядом со старым кладбищем, у старых ворот.
Он узнал её. Да, это та самая городская безумная, что у церкви, у кладбища сидела и внушала страх прохожим. А он почему-то никогда не обходил её, всегда ей подавал, да не мелочь, а бумажку. Она, будто читая его мысли, сказала:
— Вот так совпадение! Твой доброту помню, хоть и глупым ты был. И с медведицей тоже знаком. Кто же из пушки стреляет в медведя? Помогал тебе тогда. А прошлой зимой шел за лосем, а оказался в окружении волков…
Вспомнил он, как шел по снегу на лыжах забрать мясо лося, с которого лишь печенку да вырезку отняли. И тут вдруг вокруг появились серые тени. Один, три, восемь… Сдуплетил по кустам «тройкой», что был припасена на зайца. Была кровь, но волки не бросились на него, разбежались. От лося осталась только шкура, которую он нашел в пятистах метрах. «Чудны дела Твои, Господи!» — промелькнуло в голове.
Мотоцикл гудел на дороге, светил фарой. Бабушка достала бутыль с жидкостью, граненый стакан, кусок лепешки и мясо. Разделила закуску пополам. Вылила жидкость в стакан до краев и протянула охотнику.
— Возьми, выпей всё, что сможешь, а остальное дай мне. Только не стучи зубами!
В чарующей магии момента охотник выпил, мгновенно припомнив о вождении автомобиля: а вдруг инспекция ГИБДД?
— Не беспокойся! Все будет хорошо! — словно вновь читая его мысли, произнесла старуха, надев шлем и ловко разместившись в коляске. — Ну что ж? Поехали! Вот и всё. Теперь спите. Если сможете. А дальше? Потом расскажу, всё потом. Спите!
