Охота занимала особое место. В детстве я часто болел, и любимым занятием во время болезни было чтение отцовской двухтомной «Настольной книги охотника-спортсмена» 1953 года издания. Я смотрел иллюстрации, читал об охотах в разных частях России, и болезнь отступала — так мне казалось в счастливые годы. Вскоре родилась мечта: побыть одному с ружьем в лесу.
Батька обучал меня стрелять из своей тульской курковки, что ещё больше утвердило мою мечту. В 1967-м я взял «тулку» на студенческие работы в Красноярский край. И насколько же возрос мой авторитет у однокурсников! Особенно когда мне удалось сбить поперечную утку. Чуть позже я приобрел ИЖ-12 — первую советскую вертикалку (вместе с родителями, конечно). Как она смотрелась у меня в руках! Как у героев вестернов.
Мечта не умирала, и мне удалось её осуществить. В 1979 году мы отправились на байдарках на Яренгу, чтобы повторить поход 1978 года. Я взял вертикалочку, надеясь пострелять уток на реке. И в самом начале сплава, когда мы, только выгрузившись из поезда у Синего моста, собирали байдарки, я увидел идущих по железке трех человек, один из которых был в фуражке лесника. Я подошел к ним, мы поздоровались, и я спросил местного лесника об охоте. Так началась моя 34-летняя дружба с Вячеславом Ивановичем Ашпаровым — Славиком. Молодой парень, младше меня на десять лет, он только что вернулся из армии. Мне было 32, ему 22.
Ашпаров стал для меня другом и верным охотником, известным в округе своей удачей. В течение восьмидесятых годов я ежегодно приезжал к нему на Яренгу весной и осенью, а порой даже чаще. Мы отправлялись в лес: сначала на Мазах по лесовозной дороге примерно 80–100 километров, затем пешком еще 10–20 километров, столько, сколько удавалось пройти. Именно тогда я впервые ощутил полное единение с лесом и природой. Мечта сбылась.
Мы спали в избах, которых Славик знал много, а порой у костра под пологом еловых веток. Лес обычно был полон дичи. Все стреляли во всё, что взлетало, убегало и попадало под понятие дичь. Стрелять приходилось чаще всего быстро или навскидку. Поэтому я перенял от Ашпарова способ носки ружья на левом плече цевьем вверх. При этом левая рука лежала на цевье. Это позволяло при необходимости быстро вложить оружие в плечо и выстрелить. Я даже тренировался делать это одним движением. При такой охоте к вечеру у нас всегда оказывалось несколько тушек дичи для ужина.
В нашей дружбе меня удивляло одно: при огромной разнице в образе жизни (я столичный житель, а он постоянно на периферии) мы одинаково относились к охоте как к лучшей забаве мужеского пола. Оба признавали глухариную охоту на токах вершиной этого занятия. Для обоих охота означала борьбу с добычей. Борьба, которая начиналась неожиданно: хруст веток или шум крыльев. Затем — поиск, крад, преследование, быстрая реакция, точный выстрел или дуплет — и вот она, добыча. И ходьба.
Сначала изнуряющая, долгая поездка, а позже перешедшая в удовольствие, с меняющимися картинами тайги. Мы оба понимали охоту как состязание со зверем, который намного лучше приспособлен к жизни в лесу. Он лучше видит, слышит, он быстрее и выносливее, и этот лес его дом, а мы у него в гостях и должны переиграть его, добыть ровно столько, сколько нужно. И не устраивать аттракционов тщеславия, вывешивая чучела в специальной комнате или заготавливая диетическое мясо для здоровой и сытой жизни. Мы оба знали, что при наличии современного оборудования типа тепловизоров, приборов ночного видения, дальнобойного оружия с прицелами, снегоходов, вездеходов и прочих технических средств современная охота становится просто уничтожением живого и не имеет никакого отношения к воспетому русскими классиками занятию.
Желание высказаться о трофейной охоте велико. Видя множество голов животных с награждёнными рогами или чучела самых больших хищников, в памяти всплывают кадры фильма «Хищник» со Шварцем. Инопланетный охотник явно наслаждается тем, что рассматривает и пополняет свою коллекцию человеческих черепов и позвоночников, добытых на Земле. А ты, собравший такую коллекцию, кто? Человек или инопланетянин?
Вспомнил ушедшего из жизни друга Ашпарова, и сразу пришли в голову разные смешные истории с охоты.
Таежный чаёк
Охотиться в Подмосковье на один-два дня не люблю, только душу расстраивать. А вот по весне или осенью вырваться на неделю-другую в Коми в тайгу к Славику Ашпарову — праздник. Именины сердца.
В начале 80-х годов прошлого века довелось поехать на любимую Яренгу на ноябрьские праздники. Тогда ноябрьские праздники были одними из главных в году, с отгулами выходила целая неделя. Сутки туда, сутки обратно, и пять дней совершеннейшей свободы и раскованности души. Уже в поезде меня охватило сладостное предвкушение леса, прохлады и свежести. Поэтому дорога на Яренгу мне всегда казалась томительной, и сутки я не знал, куда себя деть. Понимаю пассажиров, заливающих эту скуку спиртным: так быстрее едешь. Сам пользовался этим методом не раз.
Наконец-то прибыл Микунь! Прогулялся, насладился часом таежного воздуха, осталось сделать последний двухчасовой рывок. На Яренгу приехал в полночь. Там его ждали друзья — Славик и Саша, то есть братья Ашпаровы. Бессонная ночь прошла в охотничьих разговорах, а утром в лес.
В ноябре в этих местах в три часа дня уже наступает темнота. Пошли. Несмотря на спешку, пришлось идти по темноте, да ещё по рыхлому, свежевыпавшему снегу. Проехали километров тридцать на МАЗе по лесовозной дороге, а затем пешком. До выбранного места нужно пройти шестнадцать километров по старым лежневкам, зимникам, лесоустроительным просекам и болотам. В конце пути нас ждала Лебедевская изба.
Я сразу же погрузился в обычное состояние во время охоты – ходьбу. Длительную, унылую, а по снегу еще и трудную. Сколько раз мои ноги проваливались в лежневке, сколько раз я падал в ямы, незаметные в белой темноте, получая при этом рюкзаком по затылку, – считать устал.
Вот изба! Дошли! Вернее, я дополз, а для Славика это просто прогулка. Вынослив как лось. Хотя, говорят, лоси не очень выносливы. Изба маленькая: нары да печка, почти нет свободного места.
Мы немного посидели, сняв рюкзаки, даже полежали, и силы вернулись. Нашли дрова и затопили печь. Свет появилось от скудной плошки огня и света, пробивающегося сквозь щели в печке. Огонь горит, по избе растекается тепло, и следующее наше действо — чай. Есть не хочется, рано. Хочется пить.
Слава, купил индийский чай «Три слона». В чём его заварить?
— Взгляни вверх, на полку. Там должен быть чайник. — огоньки Славкиного «Беломора» пыхтят, он нехотя копается в своём рюкзаке, извлекает хлеб, масло и сахар к чаю.
Рукой бегу по полке, нахожу чайник без крышки. Вытряхиваю его и выхожу в тайговую темноту. Набиваю чайник снегом и возвращаюсь, ставлю на печку. Вода быстро кипит, печка уже разгорелась, в избе тепло, наваливается сон. Беру привезенную пачку чая, щедро сыплю в кипяток и откидываюсь на нары. Ждем минут десять и приступаем к ужину. Вернулся аппетит, прекрасное настроение — словно и не было этой мучительной дороги.
— Славик, — говорю я, пьющий из кружки, — как хорошо здесь в лесу! Какой воздух! И настроение совсем другое. Нет и никогда не было Москвы, многолюдности, ежедневного напряжения. Даже обычный чай на вкус другой становится. Как будто трав пахучих в него добавили. Вода, наверное, другая.
— Неудивительно, — говорит мой приятель. — Лес воздействует на всё. Вода иная, и человек меняется. Лишь в лесу стихи удаются, в деревне никак не выходит. А ты говоришь, чай!
— Есть, кстати, что-нибудь новенькое?
— Есть. Дома.
— Дай почитать, не забудь!
Наш разговор непринужденно течет из темы в тему, но все время возвращается к главной мысли: лес меняет человека – и физически, и духовно.
— В лесу не остаются плохие люди, — говорит Славик, закуривая после чашки ароматного тайги индийского чая, прилегая на бок (его любимая поза).
Сонливость всё более тянет тебя к изношенному, испачканному покрывалам. Времени спать – чем ещё заняться?
Скупились остатки великолепного ужина, в печи потрескались дрова, и мы вытянулись на лавках. Удовольствие! Голые ступни размякли от тепла, разум все тускнеет.
— Ну что? Спим?
— Угу.
И в сон. Эх! Так бы в Москве!
Проснулся утром. Чувствую себя так, будто с момента падения ни разу не повернулся. Потягиваюсь, смотрю вокруг. Славик спит. Вобщем-то мастер сна. На земле, в снегу, подложив под себя пару веток лапника. А тут в избе вообще не разбудишь. И не бужу. Надеваю сапоги и выхожу за дверь. Уже светло. Если так пойдет дальше, то проспим всю охоту. Надо побыстрее. Хватаю еще поленьев и растапливаю печку.
Славко пробуждается, зажигает спичку и прикуривает.
— Приготовь завтрак, я уйду за снегом. — Беру чайник, выхожу за дверь.
Чайник тяжёл. Вчера, наверное, не допили. Усталость обрушилась. Вытряхиваю, выливаю вчерашнюю заварку. Что-то многовато её высыпалось. Крупные, набухшие, продолговатые комки, слой пальца на три. А вот и разваренные листики индийского чая. Несу чайник в избу, показываю остатки Славику.
— Посмотри, как необычно заварился чай в лесу вчера, — говорю я и словно начинаю понимать что-то.
Славик сует нос в чайник:
Здесь много мышей, но всё нормально! Будем крепче.
А аромат был хорош!
Самсон-медвежатник
В Коми живут медведи. Сам неоднократно наблюдал это. Доводилось и стрелять им. Все встречи с медведем запомнятся надолго, вот и одна из них осталась у меня в памяти навсегда.
В середине августа началась охота. У нас было три недели, достаточно много времени. Сразу выехали глубоко в лес и оставались там все три недели.
Ночевали у костра, каждый день на новой территории.
Иногда жили в избах.
Вторая половина августа — пора обильная в тайге. Птенцы подросли, взлетели и рассеиваются по окрестностям. Ягод полно, а погода изумительная — словно рай на земле!
На стоянке к нам присоединился Володька Самсонов — новый знакомый Ашпарова, мастер вахты ближайшего участка. Высокий молодой мужчина в кроссовках. Вчетвером: Славик Ашпаров, Самсон, брат и я — отправились в лес. Самсон собирался охотиться с нами пару дней и вернуться на вахту. С нами был наш пес Локис, которого мы привезли из Москвы. Большой западник и, как выяснилось, обладатель отличных рабочих качеств, особенно по пуху.
Мы вышли рано в тот день, солнце только начинало подниматься. Шумно ходить четверо и стрелять неудобно: один стреляет, трое смотрят. Решили разделиться: Славик с братом и Локисом обойдут квартал с севера, а мы с Самсоном — по южной просеке. На другой стороне квартала будем встречаться. Сигнал экстренной встречи — два дуплета.
С Самсоном сразу свернули на правую просеку, когда-то пробитую для вывоза леса. Сейчас ее изрядно заросло березняком выше человеческого роста. Идем, Самсон впереди, я метров на 10–15 сзади. Раза два стреляли. Добыл молодого тетерева, который перелетел через просеку и сел на еловую ветку, хорошо виден на зеленом фоне. Упаковали красавца в рюкзак и тем же порядком двинулись дальше. Благодать! Раннее утро, тишина! Только вижу впереди плечи и затылок Самсона, ныряющие в листве березняка.
Внезапно Самсон резко поворачивается и криком «Славик, медведь!» бежит ко мне. За его спиной на фоне восходящего солнца вижу большую прыгающую тень. Похоже, это действительно медведь, и здоровенный, он выше Самсона. Стрелять нельзя, Самсон находится в линии огня. Делаю шаг в сторону. Ружье уже у плеча. Сам не заметил, как вложился. Как в детстве перед дракой с пацанами из соседнего двора, возбуждение в голове: ну, сейчас будет!
Самсон позади меня остановился. Жду. Впереди треск, сквозь заросли низкорослого березняка виден темный силуэт. Мелькает мысль: в нижнем стволе пуля, в верхнем дробь «пятерка». В таком березняке пуля может отклониться, не убить, а только ранить или вообще миновать зверя. Что тогда делать с одним дробовым патроном против миши? Нож из сапога вытащить не успею. Надо подождать, пока зверь выскочит из кустов сюда, почти под ноги, и будет хорошо виден. Направляю стволы, они смотрят слегка вниз метров на пять вперед.
Представляю, выстрелю из обоих стволов, а потом приглядимся к результату. Самсон здесь. Поможет, должно быть.
Из кустов вылетел зверь, остановился, повернулся к посредине просеки. Темно-коричневый, полный, с гладкой шерстью. В голове мелькнула мысль: откуда в лесу такой ухоженный зверь? Повернувшись, медведь, показавшийся мне размером с автобус, исчез в лесу.
Вернувшись к Самсону, вижу его в том же месте, где оставил. бледен и беспомощно ворошит руками в патронташе. Там пусто: не осталось ни единого патрона.
— Гранатометные боеприпасы пропали, полный был патронташ,— с запинкой произносит. — Вероятно, во время бега.
Иду вперед и вижу на земле патроны. Подбираю их по одному и возвращаюсь к Самсону. Патроны туго вставляются в гнезда. Как же он бежал, если из плотного патронташа выпали патроны? И березняк ему не помешал!
— Садись посиди, а я не буду, — говорю я.
Мне действительно не хочется сидеть. Во мне бурлит возбуждение, и я не могу сдержать смех. Страха никогда не было, лишь возбуждение. Всё произошло слишком стремительно, чтобы испытать страх.
Когда Самсон приходил в себя, я двинулся к тому месту, где стартовал мой напарник, и посередине просеки увидел утрамбованную площадку с двумя большими кучами земли. Под одной из них были остатки лосиной туши. Голова, шея, передние ноги до колен были целы, все остальное было обглодано, шкура перекручена. Да, медведь хорошо пожил, съел целый лося!
Все стало ясно. Убив лося, медведь два-три дня не отходил от него, почти всё съел и спал без задних ног, не замечая ни наших шагов, ни выстрелов. Только когда Самсон чуть не наступил ему на задницу, медведь проснулся и, то ли испугавшись, то ли желая отогнать незваного гостя, бросился на обидчика. Но не догнал. Самсона тогда бы никто не догнал.
Пока я разглядывал медвежьи следы, ко мне подошёл Самсон. Его волнение прошло. Решили вместе пройти дальше по просеке к болоту и там выдать нашим сигнал.
Приблизились к болоту и снова справа раздался треск. Не уходит, мерзавец! Лося ему жалко! Выстрелил дуплетом, прислушался. Ответа не было. Выстрелил еще раз и услышал ответный дуплет. Понятно: идут к нам.
Самсон и я ждали друзей, сидя на бревне посередине болота. Выбрали место подальше от деревьев и кустов без раздумий. Спустя некоторое время послышался шум на просеке. Локис и друзья. Надо же! Вышли прямо на медвежью лежку, осматривают ее. Мы подошли к ним.
— Неужели напали на мишу?— спросил брат. — По вашему лицу ясно всё.
Лучше знает тот, кто много видел несчастных после встреч с медведями на Камчатке.
Отдохнули, закурили и решили добыть медведя, которого, считаем, непременно вернется, чтобы закончить начатое угощение. До этого лучше выпить чаю и отдохнуть.
Самсон отказался пить чай, так как нужно было возвращаться на вахту. Он попросил Славку провести его мимо медвежьей столовой — бывший зек и мастер участка боялся заходить туда до такой степени. Сам с легкостью решал спорные вопросы кулаками в трудном коллективе.
Славик Ашпаров проводил его и быстро вернулся. Мы спустились вниз по просеке к ручью, развели костер, поставили чайник и стали обсуждать предстоящую охоту на Самсонова медведя. По нашей оценке, он ближе к ночи обязательно должен вернуться к остаткам лося. Решили сделать рядом лабаз и покараулить мишу. И тут обнаружилось, что пуль у нас маловато. Ашпаров вспомнил, как кто-то из старых охотников рассказывал ему, что надрезанный папковый дробовой патрон бьет на дистанции до 30 метров, как пуля. Так и сделали. Надрезали несколько патронов по границе дробового заряда и постреляли. И действительно отверстие в мишени было круглое, как от пули.
Отдохнувшие и решительные, с пулями во всех стволах, вернулись к медвежьей столовой строить лабаз. Но стоп! Лося или того, что от него осталось, не было на месте. Утащил, паршивец и догрыз где-то поблизости, оставив только кучу до блеска обглоданных костей. Показал, кто в лесу хозяин. Не побоялся ни голосов людей, ни стрельбы.
Знавшие люди говорили, что после этого Самсон с охотничьей жадностью убивал встречающихся медведей, словно искупая первый страх.
