Начало ноября. Предзимье. Лес голый, прозрачный, напитанный влагой под низким седым небом. Стылое сумрачное утро, безветрие.
Провожая ночь, где-то в осиннике истошно завизжала неясыть. Крик совы на мгновение разрывает тишину и столь же внезапно обрывается, захлебнувшись едва уловимым шорохом густой капели. Как и год назад, я ищу лосей. В уже обследованном мною квадрате их восемь, возможно, больше.
Три взрослых быка-двухлетки, остальные — лосихи, одна из которых ходит с бычком-сеголетком. Гон закончился две недели назад, и быки подуспокоились. С гонного участка они пришли отъедаться на красные тальники и березовый подрост. Глаза все еще навыкате, налитые, да и гормоны поигрывают. Но между собой уже не ищут встреч. Лосихи тоже держатся особняком.
Нет снега, нет и заметных следов. Если случайно наткнёшься на вмятые копытами в землю листья, то недолго потерять след не только среди ветровала, но даже на относительно чистом месте. Приходится полагаться на знание местности, повадок и — куда же без неё? — на удачу.
Незадолго до зимы, когда седые утренники окончательно побьют остатки еще не побуревших трав по опушкам да на вырубках, лоси начинают есть веточный корм. Это весной и летом да поначалу осени, пока деревья и кусты не облетели, пасутся в основном на траве да листьях. С середины осеннего сезона постепенно принимаются за тонкие горькие веточки ивняка и березового подроста да все чаще обгладывают кору с осины, черемухи, рябины и крушины. Изредка скоблят стволы елей, сочащиеся прозрачной вязкой смолой. Зачем? Загадка!
Чем ближе к холодам, тем больше место в рационе лосей занимает веточный корм, в том числе хвоя сосны. Однако отыскав чудом сохранившуюся до морозов зеленую лужайку в глубине леса, звери с удовольствием будут пастись на ней какое-то время, разбавляя веточную диету относительно сочной зеленью. Найдут поздние грибы — не побрезгуют ими.
Сколько лоси продержатся на одном месте, известно только им. Но чем ближе к зиме, тем меньше участок, где жируют и отдыхают сохатые. Раз отыскав их, можно несколько дней возвращаться на то же место и вновь встречать зверей. А как навалит снега, они вообще далеко ходить перестанут: неделями будут топтаться на каком-нибудь сытом пятачке, проходя за короткий зимний день в общей сложности не более километра. Поздняя осень и начало зимы — удобное время для наблюдений. Летом и весной сложнее: сохатые бродят широко, за сутки преодолевая до десятка километров.
В предрассветной темноте глазам Веры мало видно, и потому вся она превращается в слух. Не колыхнет ли ветка, обрушивая на землю холодный дождь, не зашуршит ли предательски трава под копытами?
Трудно поверить, но даже такой крупный зверь, как лось, может оставаться незамеченным, если стоит как вкопанный или лежит в траве. Пройдешь в тридцати-сорока метрах и не увидишь животное, пока не пошевелится. Ушами поведет, голову чуть повернет — тогда только глаз уловит едва заметное движение, а мозг дорисует силуэт зверя, настороженно и с любопытством глядящего прямо на тебя. Сколько раз уже так бывало! А сколько раз проходил мимо и не замечал!
Вот первая добыча — молодая лосиха. В предрассветной мгле поначалу принимаю её за темнеющий в дымке тумана выворотень; лес — мастер обманывать. Она заметила меня раньше и теперь стоит, настороженно глядя в мою сторону. Неподвижна, лишь большие уши растопырены и шевелятся, стараясь уловить каждый звук. Зрение у лосей неважное, а слух тонкий.
Что ж, лосиха — хорошо, но я рассчитываю на рогачей. Гон уже позади, и наблюдать за самцами не столь волнительно. Впрочем, кого я обманываю? Не то что по осени, даже зимой сколько раз доводилось бегать от быков. Даже от тех, рядом с которыми я проводил почти каждый день на протяжении нескольких месяцев, которых узнавал в лицо и которые знали меня. С которыми у меня сложились почти приятельские отношения. С ними я «пасся», когда паслись они, и с ними уходил на лежку, когда звери после жировки ложились отдыхать. Бывало, нас разделяло менее пяти метров: бык отдыхал в снегу, а я с камерой в руках лежал чуть поодаль. Но у лосей все как у людей. Случится, что не в настроении зверь, встал не с того копыта, вот и начинает дурить — бросаться, пригнув голову и прижав уши.
Справедливости ради надо сказать, что лоси ни разу не нападали по-настоящему. Ни быки, ни коровы. Или останавливались как вкопанные в последний момент, или же прыжком сворачивали в сторону. То есть изрядно пугали, выражая свое недовольство. Но береженого Бог бережет. Поэтому в такие моменты я либо со всей возможной прытью не оглядываясь отбегал подальше, либо прятался за деревом или за какой-нибудь валежиной переждать.
С лосихами проще. Спокойнее они, но у каждой свой характер, и с этим приходится считаться. Встреченная сейчас корова молода, не попадалась мне прежде. Главное, не торопиться, не делать резких движений и ненароком не испугать ее. Вообще делать вид, что она меня особо не интересует: пусть привыкнет к близкому присутствию человека.
Неспешно сворачиваю в её сторону, но иду как бы мимо. Медленно, с остановками. Смотрю под ноги, по сторонам, вверх по кронам деревьев. Прислушиваюсь. Обкусываю тоненькую ветку черемухи и громко, показательно жую ее, ощущая на языке приятный горький вкус. Лишь краем глаза слежу за зверем. Не прячусь. Иногда делаю вид, что нашел что-то среди лесной подстилки и начинаю разгребать листья. Словом, веду себя так, чтобы показать лосихе, что занят своим делом. Как бы говорю ей: «Ты мне не мешаешь. Хочешь — оставайся, хочешь — уходи».
Корова поначалу стоит как истукан и внимательно наблюдает за мной, только ушами поводит. Проходит минут пятнадцать, и она успокаивается, принимается объедать ветки подроста. Но с меня не спуская больших карих глаз, обрамленных длинными густыми ресницами.
С той коровой я провёл почти шесть часов. Наблюдал, как она сначала кормилась тонкими ветками, а потом ей захотелось горькой коры черемухи, и она долго соскребала ее с наклоненного ствола. У лосей нет верхних резцов, только нижние, поэтому кору обдирают, двигая головой снизу вверх, подцепляя зубами нижней челюсти, словно стамеской работают. Затем лосиха забрела в малинник и там некоторое время объедала колючие ветки. Потом ей захотелось пощипать полегшей, но ещё зеленой осоки.
Лось — крупный и сильный зверь. Настоящую его мощь можно оценить лишь с близкого расстояния. Этим лосихам три года, вряд ли больше. При росте 184 см я достаю только до ее холки. Если корова вытягивает шею и поднимает голову, то становится заметно выше меня. Взрослые быки куда крупнее, не столь стройны и сложены более плотно: четыре центнера для них не предел.
Через два часа после нашей встречи лосиха решает отдохнуть. Перестаёт пастись и направляется по прямой, словно точно зная, куда идти. Почти бесшумно проходит полсотни метров, останавливается, пригибает голову, обнюхивает листья. Неуклюже подгибает передние ноги и грузно опускается всем телом на землю.
Останавливаясь на отдых, лоси всегда ложатся головой в ту сторону, откуда пришли, чтобы вовремя заметить опасность. Это инстинкт. Моя лосиха не исключение. Она лежит, отдыхает. И хоть глаза прикрыты, большие длинные уши словно локаторы растопырены. Одно направлено в одну сторону, второе забавно вывернуто в другую. Зверь дремлет, но не проваливается в сон, чтобы не быть застигнутым врасплох. Нижняя челюсть неторопливо шевелится: как и обычная корова, лосиха жует жвачку.
Момент, когда огромный зверь подгибает передние ноги, для меня имеет особое очарование. Может быть потому, что перед внутренним взором каждый раз возникает сцена, которую удалось наблюдать лишь единожды. Тогда тоже была лосиха. Стояла бесснежная морозная погода, и корова, не имея возможности утолить жажду снегом, припала «на колени» и покрытой инеем мордой с хрустом давила корку льда, чтобы добраться до воды в не промерзшей до дна болотинке. Пока вот так бродишь по лесу, сколько необыкновенных встреч вспомнишь! И если бы не фотографии из архива, иной раз спросил бы себя, а не померещилось ли все это.
Сейчас вспоминается декабрь, конец месяца. Ясные и короткие морозные дни с температурами ниже двадцати. Снега навалило по самые бакенбарды. Тогда ходил за коровой с теленком. Едва брезжил рассвет, как мать с лосенком появлялась на тальниках и кормилась примерно до полудня, а потом возвращалась на лежку за опушку. В один из тех дней проследовал за ними в лес. Лосиха долго выбирала, где лечь, пока не устроилась и не задремала. Теленок бродил неподалеку и в конце концов улегся в пяти метрах от матери.
Лоси обычно отдыхали полтора часа, потом отправлялись жировать второй раз и кормились до самых ранних сумерек перед ночным сном. Но в тот раз теленку всё не терпелось. Пролежав меньше часа, он поднялся и стал бродить поблизости, лениво обрывая ветки с березового подроста да молодых рябинок. Однако то ли наскучило ему, то ли лосенок основательно проголодался, но он вдруг подошел к корове и положил ей на голову свою морду. Лосиха отдыхала и жевала жвачку, не обращая на сына никакого внимания. Лосенок постоял-постоял и начал толкать мать головой.
Сначала робко, потом все настойчивее. Наконец он не выдержал и принялся гнусаво умкать, сопровождая каждое умканье толчком. Лосиха терпела сколько могла, а именно минут десять. Но в конце концов сдалась: нехотя поднялась и направилась прямиком к тальнику. Теленок резво шагал позади, иногда забегая вперед матери.
Но воспоминания воспоминаниями, а сейчас надо выбираться из леса и проверять тальники по болотинам. Может, удача улыбнется ещё раз и посчастливится встретить рогача. Низкорослые ивняки давно сбросили листву и стоят прозрачные: темного зверя видно издали, за несколько сотен метров. Выхожу, осматриваюсь. Никого. Но кусты подстрижены, причем повсюду. Там и здесь заломы стволов. Примятая трава и помет. Лоси, как и прежде, ходят сюда, в этом сомнений нет.
А вон и бык. Крупный, светло-коричневый, с развесистыми рогами. Давний приятель. В прошлом году осенью повредил правую переднюю ногу и потом долго прихрамывал. Кусты скрывают его наполовину. Над тальником виднеются только спина, шея да голова со знакомым профилем. Он безмятежно обкусывает тонкие концы веток и неспешно пережевывает их. Ну, здравствуй, старый друг! Сколько раз ты гонял меня в прошлом сезоне!
С этим рогачом у меня тоже была история. Ближе к декабрю в один из дней я обнаружил его в компании второго быка, помоложе, почернее и позлее. На тот момент со стариком у нас уже установились доверительные отношения: он с философским флегматизмом часами терпел мое присутствие, перестал бросаться, убегать и путать следы, уходя на лежку. Но появление чернявого внесло оживление в наши ставшие скучными и размеренными будни. Во-первых, его характер был скверным. Во-вторых (так мне показалось), он считал своим долгом повсюду сопровождать старика, охранять его (обычно сеять панику на ровном месте) и отгонять меня от своего «подопечного».
Если пара уходила на лежку, старый бык брел спокойно, чернявый же суетился, отставал и бросался на меня, идущего следом. На отдыхе оба ложились вместе, в пятнадцати метрах друг от друга. Но стоило мне приблизиться, как молодой резко вставал и недобро глядел в мою сторону, тогда как старик продолжал дремать, неспешно пережевывая жвачку. Еще несколько шагов — и чернявый, прижав уши, выдвигался мне навстречу, демонстрируя всю серьезность своих намерений. Пока тандем не распался так же внезапно, как и образовался (а случилось это недели через две), спокойно вести наблюдения было сложно.
Этот старик всегда раньше остальных сбрасывал рога в первой декаде декабря. Бляшки, как водится, некоторое время кровили, а потом затягивались. Было странно видеть зверя без «короны». Но как и где он избавлялся от своей тяжелой ноши, мне ни разу не довелось увидеть.
Более молодые быки, находящиеся под моим присмотром, обычно оставались рогатыми до конца декабря. Один так и вовсе почти до середины января ходил однорогим. Я долго наблюдал за ним. Рог он потерял перед самым Новым годом, а второй долго не желал отпадать. Не сказать, чтобы сохатому это доставляло видимое неудобство. Быть может, потому что рога у него были не очень большие и тяжелые. И все же на каждой кормежке он при случае нарочно пытался отломить рог: бодал густые кусты, словно пытался выкорчевать их, подходил к дереву и принимался тереться о ствол торчащим рогом. И вот однажды, уже по глубокому снегу, я застал его совсем безрогим.
Смеркалось. Короткий день прошел, а казалось, что совсем не рассветало. Пора заканчивать обход и возвращаться.
