Вечер был тихим и теплым; моросящий с обеда дождь прекратился. Влажный болотный воздух был необыкновенно свежим и источал запахи сосновой смолы и дурманящего багульника. Друг и я сидели напротив огня, ожидая, когда забурлит вода в походном закопченом чайнике. Видимо, промокшие после дождя тетерева зашипели-зачуфыкали в этот раз позднее обычного. Следом за ними, то похрипывая, то посвистывая, пролетел над головой длинноносый вальдшнеп.
Слава Богу! Начал переживать за старых знакомых. Ночная мгла окутала сосновую гриву. Серое небо без звезд выглядело угрюмо. Тишина окружала всё, а воздух был теплым и усыпляющим. Я поставил будильник на 2:30, растянулся на сосновых нарах у костра, подложив под голову рюкзак, и наблюдал, как искры улетают ввысь и гаснут. Тепло от огня, потрескивание дров и мерцание света — лучшая колыбельная для уставшего охотника. Даже не заметил, как уснул.
Сон ушёл, когда поясница ощутила холод. Я открыл глаза и увидел мерцающие угли прогоревшей нодьи. Встал, перевернул несгоревшие концы дров, положив их на угасающий огонь – он мгновенно разгорелся, осветив посапывающего рядом Алексея. Я поставил чайник на огонь, после чего разбудил друга. Мы не спеша перекусили, проверили ружья и, чуть постояв, шагнули в темноту. Заморозка не была, так что в ночной тиши мы двигались достаточно тихо. Вскоре наши глаза привыкли к темноте, и легко различали стоящие рядом деревья и встречающиеся на пути ветки, которые приходилось обходить, чтобы хрустом не насторожить затаившихся молчунов. Пройдя метров триста, мы остановились и начали внимательно слушать.
Вокруг стояла тишина. Жестом я указал Алексею, чтобы идти дальше. Пройдя около двухсот метров, остановились, потому что недалеко, впереди и чуть справа, недовольно заскрежетал глухарь. В это же время до меня донеслось пение нескольких петухов, которые безостановочно точили левее и впереди нас на расстоянии примерно две – две с половиной сотни метров. Я жестом показал другу, что слышу трех мошников. Он отрицательно покачал головой, дав понять, что пока их не слышит. Мы сокращали расстояние до токующих петухов до тех пор, пока мой напарник не начал отчетливо различать колено глухариной песни. С этого момента мы двигались только под второе колено ближнего к нам токовика.
Вскоре мы окажемся рядом. Я шепнул приятелю, что пойду к другому глухарю, который поет через сто метров левее этого, и, чтобы не спугнуть петуха, буду ползти под его песню, а отобравшись на тридцать-сорок метров, перейду на своего. Приятель пока должен подождать, а как поймет, что я подстроился под дальнего мошника, может начать свой подход. Так как Алексею с глухарем не повезло прошлым летом, я сказал, что буду стрелять только после того, как он добыть своего глухаря, поэтому еще раз посоветовал ему не спешить и не суетиться. Пожелав приятелю ни пуха ни пера, я повесил одностволку на плечо и исчез в предрассветной мгле, подстраиваясь под точение ближнего мошника.
Как только я удалился на приличное расстояние и начал подстраиваться под песню своего петуха, сразу услышал шаги Алексея навстречу его удаче. Через несколько минут я был полностью поглощен скрадыванием токующего глухаря и не слышал происходящего у друга. Безветренная, пасмурная и теплая погода благоприятно действовала на лесных исполинов, которые безостановочно и азартно точили без каких-либо перемолчек. Глухариная песня привела меня на край сосновой гривы, где росли в основном молодые невысокие и тоненькие сосенки. Ночной мрак постепенно отступал, открывая всё большее пространство для обзора.
Я пока не видел самого глухаря, но по звукам песни понял, что он расположился на единственной высокой и толстой сосне.
Вспомнив совет, который недавно дал своему напарнику, я не спеша, от сосны к сосне, стал приближаться к токующему глухарю, где по два, а где по шагу сокращая расстояние между нами. Прислонившись к очередному стволу, внимательно вглядывался в ветви сосны, откуда раздавалась глухариная песня. Вскоре смог различить черный силуэт мошника на фоне темных сосновых лап.
Необходимо было сдвинуться вперед и чуть правее, так как кроны молодых сосен перекрывали линию стрельбы.
Подобно тени я медленно переходил от ствола к стволу, выбирая место. Благодать предрассветному мраку и пасмурной погоде позволяли маневрировать под клювом глухаря. Наконец, застыв в укрытии за сосной в двадцати метрах от птицы, я занял позицию. Птица-великан, распушив хвост веером, прогуливалась по горизонтальному суку старой сосны, задрав вверх бородатую голову. В моменты поворота он тряс запрокинутой головой, становясь в таких случаях более заметным на фоне ветвей и серого неба.
Я следил за противником, улавливая каждое движение. Лешкин глухарь тоже точил без перемолвок, предоставляя шанс на удачную охоту. Я одобрил Алексея за сдержанность, ведь в отличие от меня он давно уже ждал и, волнуясь, наблюдал за своим мошником. Он понимал, что еще слишком рано для уверенного выстрела и нужно набраться терпения, чтобы вернуться с добычей. И только я так подумал, как тишину нарушил громкий выстрел. Слышался треск ломаемых веток и глухое падение битого глухаря. Мой певец тут же прервал свою песню и стал прислушиваться к звукам вокруг. Не услышав ничего подозрительного, он снова заточил, важно расхаживая по сосновой ветке. Выдохнув, я мысленно поздравил друга с удачей и продолжил неотрывно следить за своим глухарем.
Сосновая грива наполнялась разными звуками. Проснувшиеся лесные пичуги защебетали, забубнили тетерева, над головой прохрипел длинноносый вальдшнеп. Пришло время поставить точку в этой увлекательной и эмоциональной охоте. Под очередную песню плавно поднял вороненый ствол старенькой однодулки, под другую взвел шершавый курок, под следующую прицелился и выстрелил. Большая птица камнем рухнула на зеленое сукно мягкого мха, несколько раз ударила крыльями и затихла навсегда. Легкая грусть кольнула сердце, но жизнь продолжается. Лес звенит от птичьих голосов, на болоте бубнят тетеры и курлычут журавли, в небесной высоте слышен гогот гусиных стай, спешащих дальше на север.
Постепенно мимолетная печаль исчезла, уступив место охотничьей радости. Открыл патронник, достал самокрутную стреляную папковую гильзу, выдул дымок из ствола. Как в детстве, наслаждался запахом сгоревшего пороха, после чего убрал гильзу в карман. Поднял глухаря, пробуя его на вес, пригладил перо и, любуясь трофеем, пошел к Лешке, который сидел недалеко на поваленной сосне. Его лицо сияло от счастья, как начищенный самовар в солнечный день. Поздравил друга с полем, крепко пожав протянутую ладонь.
Глухари токовали, копалухи квохтали, когда мы возвращались к костру. Позавтракали, собрались и покинули сосновую гриву — до следующей весны. Нас ждала нелегкая обратная дорога и разведка тетеревиных токов.
ТИГР В ШАЛАШЕ
Солнце показалось после обеда, ветерок рассеял остатки облаков, открыв голубой небосвод. Такое улучшение погоды давало повод надеяться, что тетерева будут азартно токовать, а значит, есть все шансы на успех в завтрашней охоте. Вечерняя инспекция показала, что ближний ток остался на месте, а количество токующих петухов с прошлого года не изменилось: полтора десятка лирохвостых чернышей бегало в углу поля, время от времени подлетая на пару метров вверх, рядом сидели три тетерки, которые с интересом наблюдали за своими ухажерами.
Второй ток не порадовал разнообразием птицы, он сместился с поля в молодой березняк, поэтому решили оставить тетеревов в покое и сосредоточиться на первом токе, где в прошлом году лиса испортила охоту. Очень надеялся, что это не повторится, Алексей увидит токующих лирохвостых полешей в полной красе и добудет наконец-то своего первого краснобрового тетерева.
Ясный, безветренный, но морозный вечер подарил тягу. За зорьку насчитал восемнадцать куликов, на выстрел налетело четыре, трех из них положили в ягдташ. Легкий морозец, небо, полное звезд, отсутствие ветра – все радовало мой взор и говорило: току быть! Пока Лешка растопил печь, приготовил ужин, залил термос. После перекуса завалились на кровати поспать. До подъема оставалось полтора часа. Только я сомкнул глаза, как прозвенел будильник. Делать нечего, охота пуще неволи.
Разбудил друга. Быстро собрались, прогрели заиндевевший автомобиль и выехали. В свете фар с обочины дороги поднимались потревоженные нами вальдшнепы, совы; сверкая глазами, сновали вездесущие лисицы. Наконец пришли на место. Достаем из кунга переносной шалаш, раскладные стулья, оружие, закрываем машину и выдвигаемся к центру тока. Чтобы не потерять ориентиры, идем, не включая фонари. И вот место, где вчера на вечерней заре концентрировались тетерева. Установка шалаша занимает считанные минуты, раскладываем стулья, заносим оружие, после чего завязываем изнутри полы скрадка. На часах пятнадцать минут второго ночи. Затихаем в ожидании прилета тетеревов.
Только Лешка удобно устроился на стуле, как тут же сладко засопел. Через пару минут сопение перешло в громкий храп, от которого я чуть не подпрыгнул на своем стуле. Я толкнул друга в бок и, когда тот открыл глаза, прижатым к губам пальцем дал понять, что ему стоит вести себя потише. Однако стоило мне на миг отвернуться, как всё повторялось. Только Лешка закрывал глаза, внутри палатки просыпался свирепый тигр, который своим рыком мог напугать любое животное. Так мы и сидели, коротая время до прилета тетеревов. Леха рычал во сне, мня себя свирепым хищником, а я, словно дрессировщик, постоянно толкал его в бок, шипя, словно от нарастающего недовольства и раздражения.
Вдруг ночная тишина прервалась хлопкин и шелестом десятков крыльев. Несколько тетеревов с шумом приземлились в метре от нашего шалаша и оглушили нас своим грозным чуфыканьем. Внезапно воцарилась мертвая, звенящая тишина, только стук сердца колоколом отдавался в висках.
Петухи, застыв, прослушали округу и, ничего не заподозрив, снова зашипели во всю Ивановскую. На их призыв слетелись остальные тетерева. Так же шумно хлопая крыльями, те стали приземляться вокруг шалаша, тут же с грозным шипением вступали в драку с невидимыми нам соперниками. В мгновение ока ночная тишина наполнилась хлопками крыльев бьющихся петухов, шипением, чуфыканием и воркованием.
Принявший наконец человеческий облик напарник понял жестами, что шалаш поставлен в нужном месте. Самые возбужденные бойцы, стремившиеся занять центр тока, сцепились друг с другом и, оттолкнувшись от стен шалаша, били крыльями по нему с силой. Создавалось впечатление, будто нас хотят взять на абордаж. Наконец, токовик проучил наглеца, метившего его место, и шумно и трескуче перьев выгнал его восвояси. Вскоре полеши разделились на пары и, шипя, бубнили в пределах своего участка. Тьма не давала разглядеть охваченных азартом лесных петухов, оставалось лишь набраться терпения и наслаждаться звуками зарождающегося утра.
По краю поля, над зарастающей молодым лесом низиной протянул хоркий вальдшнеп. В влажной стерне заскрипели кулики, заулюлюкали чибисы. В ручье, запруженном бобрами, заголосила утка. Буквально через мгновение ей ответил селезень. Над шалашём пронеслась пара длинноносых игрунков. Предрассветная мгла нехотя отступала, наполняя пространство новыми и новыми звуками. Словно на негативе стали проступать черные очертания молодых елей, растущих по краю поля, кочек и крыш домов полуразваленной деревни, покинутой людьми. Еще через десять минут стали видны глазу мечущиеся по полю белые тетеревиные подхвостья. Теперь можно было напрячь зрение и сосчитать прилетевших лирохвостых петухов. С моей стороны токовало шесть, Алексей насчитал девять тетеревов. Значит, все на месте.
Вскоре стало хорошо видно токующих птиц. Краснобровые, иссиня-черные раздутые петухи неуклюже сходились друг с другом, делали выпады, шипя, словно разозленные змеи. Затем отбегали и начинали кружиться, показывая себя со всех сторон. Некоторые из них, разбежавшись, взлетали, громко хлопая крыльями, а приземлившись, устремлялись в новую атаку. Прозрачный, морозный, весенний воздух был наполнен шипением, хлопками и воркованием, азартом и возбуждением, которые передавались каждой клеточке в моем теле. Время растворилось в пространстве и потекло совсем по-иному.
Первые лучи солнца озарили лесной пейзаж, придавая всему яркость и контраст. Настало время взять свою кровавую дань. Тетеревиное бормотание нарушили два выстрела, после которых краснобровые косачи сорвались со своих мест и улетели на соседний небольшой ток в километре от нас. Через пятнадцать минут вернулись и продолжили свои игрища, но мы уже стояли у машины и наблюдали за ними со стороны, попивая обжигающий чай из термоса.
