Вечер был тихим и теплым; моросящий с обеда дождь прекратился. Влажный болотный воздух был необыкновенно свежим и источал запахи сосновой смолы и дурманящего багульника. Друг и я сидели напротив огня, ожидая, когда забурлит вода в походном закопченом чайнике. Видимо, промокшие после дождя тетерева зашипели-зачуфыкали в этот раз позднее обычного. Следом за ними, то похрипывая, то посвистывая, пролетел над головой длинноносый вальдшнеп.
Слава Богу! Я уже начал беспокоиться о наших старых знакомых. Ночная мгла покрыла затерянную в болоте сосновую гриву. Серое небо без звезд выглядело угрюмо. Вокруг стояла тишина, а влажный воздух был теплым и усыпляющим. Поставив будильник на два с половиной часа ночи, я растянулся на сосновых нарах у костра, подложив под голову рюкзак, и стал наблюдать, как яркие огненные искры улетают ввысь и постепенно гаснут, словно сгоревшие звезды. Тепло от огня, потрескивание дров и мерцание света в кромешной темноте — лучшая колыбельная для уставшего охотника. Я даже не заметил, как уснул.
Сон отступил, когда поясница почувствовала холод; я открыл глаза и увидел мерцающие угли прогоревшей нодьи. Встал, перевернул несгоревшие концы дров, положив их на угасающий огонь — мгновенно разгорелся, осветив посапывающего рядом Алексея. Я поставил чайник на огонь, после чего разбудил друга. Мы не спеша перекусили, проверили ружья и, чуть постояв, шагнули в темноту. Заморозка не была, так что в ночной тиши мы двигались достаточно тихо. Вскоре глаза привыкли к темноте, и легко могли различать стоящие рядом деревья и встречающиеся на пути ветки, которые приходилось обходить, чтобы хрустом не насторожить затаившихся молчунов. Пройдя метров триста, мы остановились и начали внимательно слушать.
Звенящая тишина окружала нас. Жестом я указал Алексею, что пора продолжать движение. Пройдя еще около двухсот метров, мы остановились: совсем недалеко, впереди и чуть справа, недовольно заскрежетал глухарь. В этот момент до меня донеслось пение нескольких петухов, которые безостановочно точили левее и впереди нас, на расстоянии примерно две – две с половиной сотни метров. Жестом я показал другу, что слышу трех мошников. Он отрицательно покачал головой, дав понять, что пока их не слышит. Мы сокращали расстояние до токующих петухов до тех пор, пока мой напарник не начал отчетливо различать колена глухариной песни. С этого момента мы двигались только под второе колено ближнего к нам токовика.
Наконец мы совсем рядом. Я шепнул приятелю, что пойду к другому глухарю, который поёт в ста метрах левее этого. Чтобы не насторожить петуха, буду красться под его песню, а отойдя метров на тридцать – сорок, перестроюсь на своего. Приятель должен пока выждать, а как поймет, что я подстроился под дальнего мошника, может начинать подход к своему. Так как в прошлом году Алексею с глухарем не повезло, я сказал, что буду стрелять только после того, как он добудет своего глухаря. Поэтому еще раз посоветовал ему не спешить и не суетиться. Пожелав другу ни пуха ни пера, я повесил одностволку на плечо и растворился в предрассветной мгле, подстраиваясь под точение ближнего мошника.
Уйдя подальше и подстроившись под песню петуха, я сразу услышал шаги Алексея, приближавшегося к удаче. Через несколько минут меня полностью поглотил процесс добычи токующего глухаря, и я не замечал происходящего у друга. Безветренная, пасмурная и теплая погода действовала благоприятно на лесных исполинов, которые безостановочно и азартно точили без каких-либо перемолчек. Глухариная песня привела меня на край сосновой гривы, где росли в основном молодые невысокие и тоненькие сосенки. Ночной мрак постепенно отступал, открывая все большее пространство для обзора.
Я пока не видел самого глухаря, но по звукам песни понял, что расположился он на единственной высокой и толстой сосне. Помня совет, который недавно дал своему напарнику, я не спеша, от сосны к сосне, стал приближаться к токующему глухарю, где по два, а где по шагу сокращая расстояние между нами. Прислонившись к очередному стволу, внимательно вглядывался я в ветви сосны, откуда раздавалась глухариная песня. Вскоре смог различить черный силуэт мошника на фоне темных сосновых лап. Необходимо было сдвинуться вперед и чуть правее, так как кроны молодых сосен перекрывали линию стрельбы.
Я словно тень двигался от ствола к стволу, ища подходящее место. Благодать предрассветному мраку и пасмурной погоде позволяли выполнять маневры незаметно для глухаря. Наконец, достигнув позиции, я замерло у сосны в двадцати метрах от птицы. Птичий исполин распушил хвостом веером и расхаживал по горизонтальному суку старой сосны, задрав вверх бородатую голову. В моменты поворота он тряс запрокинутой головой, становясь при этом более заметным на фоне ветвей и серого неба.
Я следил за соперником, улавливая каждое движение. Лешкин глухарь тоже точил без перерыва, давая шанс на успешную охоту. Я подумал о сдержанности Алексея, ведь он в отличие от меня давно ждал и волнуясь наблюдал за своим мошником. Он понимал, что еще слишком рано для уверенного выстрела и нужно набраться терпения, чтобы вернуться с добычей. Только я так подумал, как тишину нарушил громкий выстрел. Послышался треск ломаемых веток и глухое падение битого глухаря. Мой певец тут же прервал свою песню и стал прислушиваться к звукам вокруг. Не услышав ничего подозрительного, он снова заточил, важно расхаживая по сосновой ветке. Выдохнув, я мысленно поздравил друга с добычей и продолжил неотрывно следить за своим глухарем.
Сосновая грива наполнилась разными звуками. Лесные пичуги защебетали проснувшись, тетерева забубнили, над головой прохрипел длинноносый вальдшнеп. Пришло мое время поставить точку в этой увлекательной и эмоциональной охоте. Под очередную песню я плавно поднял вороненый ствол своей старенькой однодулки, под другую взвел шершавый курок, под следующую прицелился и выстрелил. Большая птица камнем рухнула на зеленое сукно мягкого мха, несколько раз ударила крыльями и затихла навсегда. Легкая грусть кольнула сердце, но жизнь продолжается: лес звенит от птичьих голосов, на болоте бубнят тетеры и курлычут журавли, в небесной высоте слышен гогот гусиных стай, спешащих дальше на север.
Сначала мимолетная грусть исчезла, уступив место охотничьей радости. Я открыл патронник, достал гильзу и выдул дымок из ствола. Как в детстве, я наслаждался запахом пороха, после чего убрал гильзу в карман, поднял глухаря, пробуя его на вес, пригладил перо и, любуясь добычей, пошел к Лешке, сидевшему недалеко на поваленной сосне. Его лицо сияло от счастья, как начищенный самовар в солнечный день. Поздравил друга с полем, крепко пожав протянутую ладонь.
Глухари кричали вокруг, когда мы незаметно возвращались к костру. Позавтракали, собрались и покинули сосновую гриву, спрятанную в болотах, до следующей весны. Нам предстоял трудный путь обратно и разведка мест гнездования тетеревов.
ТИГР В ШАЛАШЕ
После обеда появилось солнце, ветерок рассеял остатки облаков, открыв голубое небо. Такое изменение погоды давало надежду, что тетерева будут азартно токовать, и значит, в завтрашней охоте есть все шансы на успех. Вечерняя проверка показала, что ближний ток остался прежним, а количество токующих петухов с прошлого года не изменилось: полтора десятка лирохвостых чернышей бегало в углу поля, время от времени подлетая на пару метров вверх, рядом сидели три тетерки, которые с интересом наблюдали за своими ухажерами.
Второй ток птицами не порадовал, к тому же он сместился с поля в молодой березняк, поэтому мы решили оставить тетеревов в покое и сосредоточиться на первом токе, где в прошлом году лиса испортила нам охоту. Я очень надеялся, что это не повторится, Алексей увидит токующих лирохвостых полешей в полной красе и добудет наконец-то своего первого краснобрового тетерева.
Ясный и безветренный, но морозный вечер принес нам хорошую тягу. За рассвет я насчитал восемнадцать куликов, на выстрел налетело четыре, из трех мы положили в ягдташ. Легкий морозец, бездонное небо, полное звезд, отсутствие ветра – все происходящее вокруг радовало мой взор и говорило о том, что пора охотиться! Пока Лешка растопил печь, я приготовил ужин и залил заранее термос. После перекуса мы легла на кровати, чтобы хоть немного поспать. До подъема оставалось полтора часа. Только я сомкнул глаза, как прозвенел будильник. Делать нечего, охота – дело не по воле.
Разбудил друга. Быстро собрались, прогрели замерзший автомобиль и выехали. В свете фар с обочины дороги поднимались потревоженные нами вальдшнепы, совы; сверкая глазами, сновали вездесущие лисицы. Наконец, мы на месте. Достаем из кунга переносной шалаш, раскладные стулья, оружие, закрываем машину и выдвигаемся к центру тока. Чтобы не потерять ориентиры, идем, не включая фонари. А вот и место, где вчера на вечерней заре концентрировались тетерева. Установка шалаша занимает считанные минуты, раскладываем стулья, заносим оружие, после чего завязываем изнутри полы скрадка. На часах пятнадцать минут второго ночи. Затихаем в ожидании прилета тетеревов.
Лешка едва сел на стул, как сразу же сладко захрапел. Через несколько минут храп усилился, и я чуть не подпрыгнул с места. Толкая друга в бок, показал ему пальцем, чтобы он тише спал. Но стоит мне отвернуться, как всё повторялось. Только Лешка закрывал глаза, как внутри палатки просыпался свирепый тигр, рычанием которого могло испугаться любое животное поблизости. Так мы и просидели до прилета тетеревов. Леха во сне рычал, считая себя свирепым хищником, а я, как дрессировщик, толкал его в бок, шипя, словно тетерев от нарастающего недовольства и раздражения.
В тишине ночи раздались хлопки крыльев и шелест десятков перьев. Несколько тетеревов с шумом приземлились метрах от нашего шалаша и оглушили нас своим грозным чуфыканьем. В мгновение ока воцарилась мертвая, звенящая тишина, лишь стук сердца колоколом отдался в висках.
Петухи, затихнув, прослушали округу и, ничего не заподозрив, снова зашипели по всей Ивановской. На их призыв слетелись остальные тетерева. Точно так же шумно хлопая крыльями, они стали приземляться вокруг шалаша, тут же с грозным шипением вступали в драку с невидимыми нам соперниками. В мгновение ока ночная тишина наполнилась хлопками крыльев бьющихся петухов, шипением, чуфыканием и воркованием.
Я жестами показал напарнику, принявшему человеческое обличие, что шалаш стоит там, где нужно. Самые горячие бойцы, стараясь занять центр тока, схватились друг с другом и наткнулись на стенки шалаша, лубя по ним крыльями. Создавалось впечатление абордажа. Наконец, токовик проучил наглеца, метившегося в его место, и с шумом и треском перьев прогнал его. Вскоре полеши разбились на пары и шипя бубнили в пределах своего участка. Темнота не давала разглядеть охваченных азартом лесных петухов, осталось лишь набраться терпения и наслаждаться звуками зарождающегося утра.
Поляна раскинулась по краю леса, над низиной выкрикнул хоркая вальдшнеп. Кулики заскрипели в влажной стерне, чибисы заулюлюкали. В ручье, запруженном бобрами, заголосила утка. Через мгновение ей ответил селезень. над шалашом пронеслась пара длинноносых игрунков. Предрассветная мгла отступала, наполняя пространство всё новыми звуками. Черные очертания молодых елей, растущих по краю поля, кочек и крыш домов полуразваленной деревни, стали проступать, словно на негативе. Через десять минут мелькнули белые тетеревиные подхвостья. Теперь можно было сосчитать прилетевших лирохвостых петухов: шесть с моей стороны, девять у Алексея. Значит, все на месте.
Спустя мгновение птички стали хорошо различимы. Краснобровые, будто иссиня-черные раздутые петухи неуклюже сближались друг с другом, делали выпады, шипя, словно разозленные змеи, после чего отбегали и начинали кружиться, показывая себя со всех сторон. Некоторые из них, разбежавшись, взлетали, громко хлопая крыльями, а приземлившись, устремлялись в новую атаку. Прозрачный, морозный весенний воздух был наполнен шипением, хлопками и воркованием, азартом и возбуждением, которые передавались каждой клеточке в моем теле. Время растворилось в пространстве и потекло совсем иначе.
Первые лучи солнца осветили лесной пейзаж, придав всему яркость и контраст. Настало время взять свою кровавую дань. Тетеревиное бормотание нарушили два выстрела, после которых краснобровые косачи сорвались со своих мест и улетели на соседний ток в километре от нас. Через пятнадцать минут они вернулись и продолжили свои игрища, но мы уже стояли у машины и наблюдали за ними, попивая обжигающий чай из термоса.
