Шумит бензопила, стучат молотки, возводится не скрадок, а дворец. Остаётся идти немного, около ста метров. Замечаю, как с озера летит пара белолобых и зависают прям над скрадком, завидя выставленную присаду чучел
Пятничный вечер, сумеречная Москва мигает красными фонарями задних стоп-сигналов. Их становится всё больше и вереница машин, извиваясь по дороге, медленно ползёт, напоминая красного дракона во время китайских церемоний.
Геопозиция, присланная мне другом, я стою на аварийках возле придорожного кафе с загруженным багажником автомобиля, в ожидании его. Машина подъехала, и заведённый предстоящим путешествием Алексей Назаренко, пританцовывая и что-то напевая, жмёт мне руку. Перекладываем вещи из одной машины в другую, утрамбовывая то, что казалось абсолютно не войдёт. В путь, впереди долгая дорога в разговорах.
Московская, Ярославская, я дико хочу спать, и мы меняемся. Я засыпаю крепким сном, пробудившись только от утреннего света. Где-то впереди едет ещё одна наша машина, которая выехала задолго раньше, и которую нам никак не удаётся догнать, чтобы пойти колонной. Ещё одна группа охотников скорее всего уже облюбовала местные болота, топит печь в зимовье, готовит охотничий шулюм, строит скрадки. Надеемся, что друзья ждут, думают и скучают по нам. Группа рязанских друзей, выехали на день раньше нас, захватив с собой прицеп с вездеходом и огромным списком вещей, который обеспечивал нам полную автономию далеко от цивилизации. Интересно, какая это будет охота? Первая моя, гусиная охота на архангельских болотах.
Вологодская земля окрашена белым цветом. Пару дней назад, ещё в столице, просматривая прогноз погоды, и слушая новости федеральных каналов, мы получали информацию о надвигающемся снегопаде в этой области. Поэтому у нас не вызвали удивления заснеженные дороги, бьющие в лобовое стекло крупные хлопья снега и налипший на еловых лапниках снег. Но вот пересечь два времени года за пол дня — это было фантастично. Из весны Ярославской области, мы въехали в зиму Вологодской области, а затем, снова, в ясную солнечную весну Архангельской. Уже не терпится зарулить в деревушку, подъехать к дому и начать спешно вынимать весь свой скарб из машины. Торопим мы друг друга разговорами, ожиданиями и надеждами.
Высоченные еловые леса начинают вкраплять в себя болотистые участки по обочинам дорог. Белый мох, словно снег, лежит на весенней оттаявшей земле. Мы уже близко, в северных Архангельских широтах. Догнали ребят за пятьдесят километров от точки назначения, заехали в магазин докупить продукты. И обе машины въезжают в деревню на берегу Северной Двины.
— Холодно как! — переодеваясь кто на улице, кто в нетопленом доме ворчали охотники, а переодевшись, перегрузили вещи в каракаты, махнули по стопке и уселись в кузовки.
Местные мужички стягиваются на своих каракатах, чтобы подколымить денежку на, заражённых этой «гусиной лихорадкой» охотниках. Охониках с горящими глазами, разрумяненными от опрокинутой стопки щеками, которые ловят ветер архангельских болот, трясутся в кузовках, прыгают по кочкам на пути к месту.
— Вещей-тО сколькО ваши привезли, кОторые уж на бОлоте, я столькО и не видал, — с протяжным вологодским оканьем смеётся водитель вездехода, подруливая между колейными выступами, — Сейчас сюрприз вас ждёт, дальше пО дОроге.
Мы даже не пытаемся переговариваться с ним, просто слушаем, что он говорит, оборачиваясь к нам. Из-за грохота китайского движка, который по карману местному люду, все то, что мы пытаемся докричать, всё-равно теряется в потоке встречного ветра. Мы лишь смотрим по сторонам, любуемся желтыми первоцветами мать-и-мачехи, бегущими ручьями, заполняющими наши следы от колёс чудо-транспорта, капалухе, выбежавшей на дорогу и мигом скрывшейся в лесу. Радуемся пробивающимся солнечным лучам на фоне серого, мрачного неба.
Разбитая лесовозами, с двух сторон подтопленная мелиоративными канавами дорога, упирается в мосток через реку. Вымощенный отходами от лесопилки он держит каракаты, ползущие по этому самому мостку. Слева от дороги прицеп от вездехода.
— Вот он, сюрприз. Ваши Оставили, не прОехали дальше с ним. Я и гОвОрю, куда вы с ним? Не прОедете никуда. Они вроде даже и попытались, но пОтом бросили эту затею. Правильно, пОтОпили б тут весь шмурдяк.
Сразу за мостком остановка, поправляем поклажу, мужики «облюбовывают» обочину. Я вижу красивый кадр, застёгивая комбинезон бегу за фотоаппаратом. Спустившись с дороги, тянусь для удачного ракурса, впереди под ногами мелиоративная канава. Проверяю почву и глубину, дно твёрдое и неглубокое, шагнул чуть дальше, по щиколотку. Фокусируюсь, как вдруг начинаю проваливаться в воду. Сначала по пояс, потом по грудь, одной рукой держусь за кромку, второй — тяну над собой фотоаппарат. Мутная торфяная вода маскирует лёд, который ещё стоит тут и который я принял за твёрдое заваленное сучьями дно.
Друзья спешно подбежали, кто-то выхватил из рук фотоаппарат, кто-то тянет мне руку. Крики, охи местных со стороны, а друзья не подвели.
— Одежда есть запасная? ПрОмок? Как не прОмок? — удивленно смотрят местные, докуривая сигареты возле своих вездеходов.
— Одежда у меня такая, сапоги только жаль не затянул, а то б тоже не менял.
— ДОрОгая, навернОе, — я киваю, — Тыщ двадцать, навернОе? — я молчу и меняю сапоги.
Почти два часа пути по болотам, машины остановились у напрочь разваленной избы. Лёха, снимая шапку, удивлённо и встревоженно обращается к водителю:
— Андрей, а чё с избой-то? С избой-то чего? Совсем развалилась за зиму? Серёг, и чё делать нам теперь? Делать чего будем, Серёг? Где жить-то? – торопя с ответом и тыча мне в плечо рукой, обращался друг.
Я вылез из кузовка, проверить степень обрушения, зашёл в дверной проём, в то время, когда Лёха всё причитал и причитал рядом. Вот они, первые неприятности, о которых я и не мог подумать, потому что оказался тут впервые. Я спешно начал думать, как восстановить нары, разобрать поваленную крышу, законопатить щели и окна.
— Ну ничего, нары восстановим, печь мы привезли свою, крышу как-нибудь залатаем и лапником накроем, а окна целлофаном. Можно будет жить. А ребята-то где? Не пойму я только. Ребят почему нет рядом, может в лес ушли за материалом или скрадок строят?
— Серёг, ну а с бытом-то как? С бытом чего? – уже смеясь спрашивает Алексей, когда я показался из проёма халупы.
— Быту хана! – подытожил я.
Смеётся чертяка… решил разыграть меня. О том, что это не наша изба, а старая, которая находится неподалеку, я сразу и не сообразил. Новенькое зимовье скрывалось дальше в лесу, через узенькую речушку.
Идём по лесу, чувствуется запах костра, друзья, на день раньше приехавшие сюда, разводят руки для объятий. Лагерь хорош, ничего не скажешь. Домик у речки, которая впадает в большое озеро, обеденная беседка, костровище, парни привезли печь уличную для готовки. Генераторы, аккумуляторы, свет, обогреватель дизельный в палатку, Андрей притащил блендер для своих блюд. Такого здешние места точно не видывали. Лёха Обойшев говорит:
— Будем питаться по рязанской системе, много и вкусно!
Немного поспав с дороги и отобедав приготовленным томленым барашком от нашего охотничьего шеф-повара и по совместительству брата Алексея, Андрея Обойшева, я собираюсь на помощь к мужикам, которые уже строят скрадок на болоте.
— Куда идти-то?
— А вооон, по следам вездехода иди, на выходе из леска и увидишь. Только аккуратнее иди, болото всё-таки. А я скоро приду, еду им принесу, давно они уехали, голодные поди, — сказал Андрей, накладывая еду в кастрюльку и обвязывая её со всех сторон полотенцами так, чтобы сверху оставались узелки, за которые удобно нести свою котомку.
Споря и веселясь, три фигуры вдалеке жужжат шуруповертом, вколачивают прямо в болото тёсанные топором опоры, на уровень необходимый для комфортной стрельбы. Шумит бензопила, стучат молотки, возводится не скрадок, а дворец. Остаётся идти немного, около ста метров. Замечаю, как с озера летит пара белолобых и зависают прям над скрадком, завидя выставленную присаду чучел.
— Прилетайте завтра, кыш отсюда, не время ещё. И друзей своих зовите, — кричат им мужики и машут всем что есть у них под руками.
Лавки под рюкзаки, упоры для ружей, место внизу под ногами для трофеев. Наблюдая, как Федор и Лёха спорят над проектом, вношу свою лепту и тут же получаю от Федоса:
— А басурманин то дело говорит, — смеёмся на всё болото. Скрадок получился на славу, большой, внушительный, кажется все нюансы тут учтены, голов-то сколько над ним потело. Пора и к зимовью стягиваться, там уже все заждались. И греется ужин в казане, и стынет чарка на столе. За предстоящую охоту или для сугрева, чтоб не заболеть, или для хорошего сна, и ещё много для чего, зато всё впрок.
Вечером, ложась спать, подхожу к берегу озера, смотрю на тихую, как зеркало, водную гладь. Мысли летят ровно над водой. Умиротворение… Вот оно, то самое чувство, за которым ехал!
Пасмурное утро, влажно, серые тучи, гонимые и подхватываемые в стороны сильным потоком ветра, разрываясь от цельной серости, озаряют клочки голубого неба. В эти мгновения лучи майского солнца спешат согреть всё вокруг, пока снова не затянет серостью. Красота северной природы. На болоте с разных концов свистят переливами токующие кроншнепы, снуют над водой чернети, с взвизгом проносятся свиязи и чирки. Тонкой полоской стелятся над мягкой травой стаи белолобых и гуменников, а приближаясь к присаде, взмывают вверх перед скрадком, чтобы зайти на круг и приземлиться к «своим». Звуки манков слышатся над болотом, доносясь эхом в лагерь. То учащаясь, то отпуская ритм, звуки рисуют картину происходящего на болоте.
— Вот летит стая похоже. Слышишь, как Назаренко заливается? рядом наверно. Тише стали манки, заходят скорее всего, сейчас стрелять начнут, — идут переговоры в лагере, тех кто остался на хозяйстве. И канонада выстрелов разрывает секундную тишину, и крики «Аааай молодцыыыы, парни!» глухо дотягиваются до зимовья, где уже кипит над костром чайник и начинает шкварчать будущий обед для добытчиков.
Солнце совсем разогнало тучи, стало очень тепло, словно мимолетное лето воцарилось над болотом. Послышался звук вездехода. Мужчины ступают громко на деревянный мосток через речку, оглашая победителей этого утра. У каждого в руках связка «тельняшечных», громко кладут их в кучу и усаживаются устало за стол.
— А как я его, видели? Смотрю, уходит в сторону. Я заприметил куда упал, думаю потом поищем.
— Да Лёх, ты как собака, как ты его вообще нашёл, он с километр утянул? Возле самой воды упал, да ещё и в кустах.
— Опыт, Лёх, Опыт! – подбадривают друг друга тёзки.
Сохнут вещи в доме на жердях, развешенные над буржуйкой под потолком. Носки, сапоги, стельки. Куртки и комбинезоны сохнут на солнце, висят на лестнице у дома. У каждого охотника своя занятая ступенька этой лестницы. Парни в тапочках, румяные, кто посуду моет, кто гусей дощипывает, кто дрова колет.
Кто-то просто вкушает тёплые лучи солнца, сидя в кресле, повернув лицо к солнцу. Слаженный коллектив.
Федя с Андреем заводят генератор. Видимо что-то будет сейчас. Андрей несколько минут томит в казане овощи и грудки добытых утром гусей. Достают из коробки блендер и прямо в казан его. Мельчат всю тушёную смесь, под гул генератора и наши завороженные процессом лица.
— А что за блюдо у нас на ужин, Андрюх?
— Серёг, ты же любитель готовить, догадаешься какое блюдо?
— Я честно, теряюсь в догадках.
— Хотя бы откуда родом это блюдо, скажешь?
— Много болгарского перца, лука, моркови, паприка присутствует, похоже на «Паприкаш», но это не оно. Скорее всего какое-то болгарское блюдо. Да?
— Оттуда. Сербское, если точнее. Называется «Чорба»!
Ели эту «Чорбу» всем коллективом так, что за ушами трещало. Ну а как иначе, сами добыли, сами приготовили, вкуснее блюда на тот момент на болоте и не придумаешь. Горячий гуляш, да как без пары рюмах? А в небе всё тянут и тянут большими стаями звонкие белолобики, прямо над избой. На фоне белых облаков, они кажутся так близко. Пора идти отдыхать и готовиться к вечёрке.
Звук двигателя вездехода тарахтит и фыркает в леске. Мужики, пакуя рюкзаки, появляются из дверного проёма зимовья. Понемногу начинают стягиваться вереницей к транспорту. Друг за другом, след в след, ступают по набитому, мокрому маршруту. Аккуратно через мосток, дальше мох держит, а вот тут бы перепрыгнуть надо, а то затянет. Вездеход, хоть и огромный, и в деле себя показал, но отправиться всем одним махом до скрадка показалось опасной затеей. Те, кто помоложе, решили идти пешком. Дошли быстро, мужчины, усевшись на стулья, активно готовятся, укладывают рюкзаки, кладут на полки коробки с патронами, продувают манки.
Весеннее солнце, понемногу уходящее в закат, сокращает яркие минуты охотничьего азарта. Мы вкушаем его лучи, прибавляя себе морщин от прищура и улыбок. Немногочисленные, и от этого такие волнительные налёты, заставляют каждый раз нервничать охотников. Что-то не нравится пролетающим рядом стаям. То ли людей много, то ли с чучелами что-то не то. Нет ни одного добытого гуся за вечер.
— Парни, что-то все гуси на высоте идут?
— Ветер поменялся резко, домой, на север идут. Их попутный южный ветер к дому гонит, — угрюмо, опуская голову произносит Лёша.
— Неужели вечёрка будет пустая?
— Нее, парни, сегодня пару налётов будет, я вам говорю, — приободряет Лёша и уверенным голосом колдует нам пару налётов, полностью оставшихся на болоте.
— Готовимся, готовимся, заходят, заходят, со спины… заходят. Бьёёём!
Громким, глухим всплеском поднимается вода обнажившихся среди просторного мохового болота оконцев. Падают в эти оконца, сраженные дробью птицы, оставляя в воздухе выбитый пух и перья, которые мигом разносятся дуновением ветра. Друзья поздравляют друг друга и идут собирать битых гусей. Охровое поле мха затягивает каждый шаг и готовит сюрпризы с топкими участками. Нога мигом проваливается, по колено. Но задача каждого охотника забрать всю добычу, чтобы ничего не было потеряно, ни один гусь не был подбит зря.
Немного погодя снова налёт, снова стая заходит на шалаш. Я не успеваю вернуться с добычей, чтобы не спугнуть ложусь под корявое деревце. Гусей, которых нёс в руках, прибираю под себя и закрываю лицо руками. Камуфляж хорошо скрывает меня. Не шевелюсь, чтобы не подвести друзей.
— Серый, не шевелись, заходят, — контролируют и подсказывают друзья.
— Мани, мани, Лёша, опять на круг пошли.
Ноги, согнутые в коленях, понемногу начинают уходить под мягкий ковёр болота. Вот уже полностью лежу брюхом на почве, вдавливая гусей под собой. В этот раз хорошо затянул сапоги, не боюсь промокнуть, не то что там, возле мостка, когда ушёл под лёд. Только слышу голоса рябят и звуки манков, и гул крыльев, пролетающей стаи, прямо над головой. Так они кажутся низко, чуть выше этой кривенькой сосёнки, под которой я лежу. Кликают с подозрением своих пластиковых сородичей.
«Невыносимо лежать и ничего этого не видеть. Скорее бы уже выстрелы раздались» — думал я, боясь пошевелиться — «Наверное сейчас будут бить, затихли. Нет? Почему не стреляют?» Стая кружила и кружила вокруг скрадка, заходя на круг, каждый раз по одной и той же траектории. Каждый раз надо мной, в пятидесяти метрах от шалаша, а приближаясь выше, делала горку, взмывая ввысь.
— Всё, Серёг вставай, не нравится им что-то. Улетели, — позвали меня друзья и я с досадой побрел в сторону шалаша.
Звук гусиного манка по-прежнему звучал на просторах весеннего болота, зазывая птиц. Начинает темнеть и холодать, и палитра красок на горизонте меняется с каждой минутой. Оранжевый закат сменяется порывами налетающих серых туч, несущих мокрый снег. Минут десять, ветер угоняет тучи и вот уже царит полный штиль, и теперь ярко-красное солнце в горизонте старается согреть нас гаснущими лучами. Снова ветер нагоняет моросящий дождь, окутывая серостью алые краски вечернего неба, а угоняя мрачность, оставляет за собой уже багряно-фиолетовый закат и темно-серый силуэт сосен на горизонте. Калейдоскоп красок.
На болотах мы охотились еще пару дней. С каждым днём становилось всё теплее и теплее. Настоящая весна полновластно вступала в эти места. Каждый день приносил нам много эмоций от процесса охоты и от общения с друзьями. Незабываемые утрянки и тёплые вечёрки, костёр по ночам и восторженные обсуждения возле него.
Перед самым отъездом домой, мы стоим у берега озера и общаемся с только что пришедшим на вёслах Андреем, местным охотником. Тем самым, который вёз нас сюда и который приехал с утра на каракате забрать нас обратно с болота. Он пришёл на лодке, собрав по озеру урожай щук и окуней, и рассказал, что гуси пошли эшелонами, идущими один за другим. Андрей говорил о больших стаях на другом берегу, садящихся возле ручья, которых он наблюдал с озера.
— Мы, так как вы, не Охотимся, мы вот ружьишко в лодку пОложим, рыбку там соберём. Гусёк летит, ружьишкО в лодке и лежит. ОднОго-двух добыл и дОволен, — говорил он.
Вдруг с другого берега, там, где впадает ручей, о котором только что говорил Андрей, поднялась большая стая гусей и полетела в нашу сторону, в паре метров над водой. В этот самый момент к нам подошёл только что проснувшийся Фёдор, ещё в семейниках и шлепках. Стая приближалась всё ближе и ближе.
— Может за ружьём сбегать? — смеётся Федос.
— Не шевелитесь, если не шевелиться — они и не заметят, — прошептал Андрей. А мы облокотились к деревьям, стоящим тут возле самой кромки воды, уходящими корнями в воду.
Стая продолжала стелиться над озером совсем близко от нас. Сверкающие пятки Фёдора успели добежать до дома и вернуться обратно. А мы, завороженные наглостью птиц, стояли в оцепенении, не шевелясь. Стая долетела до нашего края вплотную, взмыла вверх почти под девяносто градусов, на высоту сосен, пролетела над нашими головами и с гомоном скрылась за вершинами сосен. Словно дразнясь и прощаясь с нами до следующей весны.
До следующей весны!
