Собака направилась к входной двери, а Егор, обмазываясь голыми ногами остатками валенок, знобко потянул плечами и, зеванул, встал на ноги. Сделал пару шагов и нашёл на стене выключатель. Неяркий свет голой лампы осветил небольшую прихожую и собаку у двери, понуро, стыдливо склонившую голову. Заметив на отскобленном добела полу несколько желтых капель и небольшую лужицу, Егор криво улыбнулся и сказал: «Опять не донес? Не беспокойся. Уберу», — и толкнул ногой дверь.
Собака рванула на крыльцо и помчалась к углу дома. С разбега попыталась поднять ногу, чуть не упав, и решила не рисковать, присела и, повернувшись к хозяину, пару раз царапнула землю. Егор вышел с крыльца, снял кусок мешковины с гвоздя и, пробив наметившийся лед в бочке, опустил тряпку в замерзшую дождевую воду. Отжал тряпку и, вернувшись домой, тщательно вымыл полы: «А ты волновался. Вот и всё».
Осенний воздух прорвался в открытую дверь, унеся последние остатки тепла от печи. Середина октября – о каком тепле здесь можно говорить? Даже гуси уже куда-то улетели. Неподалеку уже может быть и снег…
Егор надел полушубок и вышел на крыльцо. Устроился на верхней ступеньке, подложив одну ногу под себя. Похлопал по бокам кармана и извлек из него надорванную пачку «Беломора». Перевернул её ладонью вверх, дважды ударил по ней и достал папироску. Помял её между пальцами, подул в дырку и замял крестом. Прикурил от спички и глубоко затянулся, вытянув шею. Захлебнувшись дымом, закашлялся.
— Соберись, посидим, поболтаем.
Пес подошел к хозяину и уселся, прислонившись к его голой ноге. Сидеть ему было тяжело, и он, лизнув благодарно потрепавшую его руку, вздыхая, улегся рядом. Егор курил, не торопясь, смакуя каждую затяжку. Дым не выдыхал, а как бы пережевывал, выпуская его сквозь приоткрытые губы и нос, поглядывая на зарозовевший восток. На чистом небе одна за другой гасли звезды. На востоке низко еще светилась Венера. Повсюду слышалось гаканье гусиных стай, шелест утиных крыльев, писк чирок.
— Пошел мороз в тундре. Помчались… Слышь, Кутузов?
— Собака, услышав свое имя, вздохнула и снова положила голову на лапы.
— Долго им крыльями махать. Весь жир растрясут… Старый ты у меня совсем стал.
Егор погладил собаку за ушком. Вращая голову, ощутил аромат реки, засохшей травы и опавших листьев, принесённых ветерком.
— Да, покуролесили мы с тобой. А? Помнишь? Эй, пес!
***
Егор перебрался в поселок Верхне-Имбатский еще в начале семидесятых годов. Бросил все: жену, квартиру в Москве (слава Богу, еще детей не завели), хорошую работу в таксидермической артели. А он был непревзойденным мастером по изготовлению чучел. Соболь, лисица и прочая живность получались такими достоверными, будто бы никогда не расставались с жизнью и еще долгие годы продолжали радовать заказчиков. Ну а птицы вообще были его коньком. Глухари, тетерева, гуси выглядели так, будто сошли с иллюстраций к «Слову о полку Игореве». Лебединый изгиб шеи, сказочность вызывали восторг от созерцания увиденного. На этом и сгорел. Зазвездился, напыжился и… запил.
Два года прошли на осознание происходящего, и он решил порвать с цивилизованным миром, уехав на Енисей в далекий поселок. Весь его груз — тощий рюкзак с парой фланелевых рубашек и болотными сапогами, топор да в чехле старенький трофейный «Зауэр» 16-го калибра, доставшийся от отца, — висел на плече. Карман грела приличная по тем временам сумма, заранее снятая со сберегательной книжки. Прибыв с первым рейсом открывшейся навигации где-то в конце мая, он первым делом зашел в столовку, пообедал, осмотрелся и направился в сельсовет. Попал к председателю, показал документы, справки, выписки и, сказав: «Здесь буду жить», спросил о возможности приобретения какого-нибудь домика.
Председатель позвонил кому-то и предложил: «Есть заброшенный барак на южной окраине, сходи посмотри. Печка там почти новая. Конечно, подремонтировать нужно будет. Руки есть, поправишь! О цене не спрашивай, заселяйся, все равно сгниет». Егор и заселился. У него действительно были руки золотые. С топором управлялся мастерски, понимал толк в строительстве, поэтому за два месяца привел приглянувшуюся половину барака в жилой вид. По крутому склону наладил тропинку к реке и стал жить.
С местными познакомство было, но дружбу сильно не заводил. Приобрел лодчонку со стареньким мотором, разузнал про рыбные места. Собирал грибы, ягоду, потихоньку начал охотиться. Тут и появились на стенах сказочные птицы, по углам сидели зайцы, лисы, горностаи. Как в музей, заходили ребятишки, взрослые, радовались, восхищались, ханты цокали языками, качали головами. Зашел председатель, предложил работу плотником при сельсовете и по совместительству художником в клуб. Егор не отказывался и скоро стал уважаемым человеком в поселке. Слух о его домашнем музее быстро разлетелся по краю.
Заказчики приезжали, молили изготовить для себя чучела, но Егор отвечал: «Приезжайте, смотрите, но делать не буду». Под экспонаты приспособил вторую, холодную часть барака. Охотником прослыл тоже хорошим: патроны зря не жег, стрелял только наверняка. Копалух не брал, мошников бил только на токах. Больше чем нужно добывал — не более того. Как все мужчины, зимой уходил на промысел. Правда, участок его находился недалеко от поселка, и занимался он охотой скорее не профессионально, а как любитель. Зато пушнина у него проходила вся по первому сорту.
Вернувшись домой по скрипучим тротуарным доскам, он перешагнул через лежащую поперек дороги собаку. Рядом два щенка устраивали между собой драку. Егор улыбнулся и, не оглядываясь, собирался идти дальше. Но тут щенок пискляво рыча, вцепился зубами в голову глухаря, которого Егор нес за лапы, и не хотел отпускать.
Потребовалось присесть и отстранить собачонку. Та продолжала ворчать и бросаться на птицу. Подхвати под живот щенка рукой, Егор разглядел его. Это был крупный кобель местной породы. Мать лежала рядом на тротуаре, раскинув по доскам живот с оттянутыми розовыми сосками и чуть заметно шевеля хвостом. Отец тоже был, скорее всего, поселковый, а значит, из охотников.
— Не бойся, не обижу, — произнёс Егор, обращаясь то ли псу, то ли щенку, и, собравшись с духом, стукнул в окно сарая.
— Что хочет парнишка? — спросила хозяйка, заметив у Егорa щенка. — Понравился? Забери хоть ради бога, достались и так всё съели. Каким-нибудь разом нальем стаканчик…
Так и разошлись. С тех пор жизнь стала веселее. Егор лелеял собаку. Не стал делать будку, а поселил пёсика в доме на равных правах. Место для сна определил на коврике у печки, а так спи где хочешь. Птицу работал аккуратно — не спугнуть чтоб. На лося не бросался, больше отвлекал, а вот медведя сажал в одиночку, не церемонился с ним, не пощипывал за штаны, а сразу кусал до кожи, испытывая к нему звериную ненависть. За два года собака превратилась в грудастого крупного кобеля с отличными рабочими качествами. Собака и хозяин души не чаяли друг в друге. Егор величал кобеля просто Пес, а тот радовался этому прозвищу.
— Ну, Пес, снова подрался? — веселился Егор, смазывая порез на ухе собаки зеленкой. — Гляди, весь лохматый…
Пес вываливал розовый язык и улыбался хозяину. А осенью случилась беда. В конце сентября ребята собирали последнюю шишку в недалеком кедраче. Набивали рюкзачки, мешочки и складывали в нарты, запряженные старым безрогим оленем. Вот тут и выскочил медведь. Ребята разбежались, а оленя с повозкой медведь утащил. Мужики посовещались: надо добыть медведя, иначе большая беда может случиться. Егор предложил: пойду один, найду, где оленя схоронил, там и стрельну. Так и постановили.
Следующим утром Егор, оставив пса дома, пошёл по следам разбираться. Аккуратно шел, присматривался, вслушивался в тайгу, заметив каждую измятую траву, сломанную веточку, капельку крови, держа ружье наготове. Медведь напал неслышно, сзади. Сразу облапил Егора за голову и рванул на себя, чуть не оторвав. Ружьишко полетело в сторону. Охотник повалился на спину, медведь сверху насел, рвет за плечо. Начали бороться. Где там! Силы-то не равные. Кровь залила лицо. Боли в запале не чувствовал, только задыхаться стал. И тут бросил мишка человека, отпрянул как ужаленный. Егор услышал злобный хрип собаки, вырвавшийся из пасти, забитой медвежьей шерстью…
Пес сидел на спине медведя и рвал ему горло. Зверь извернулся и стряхнул Пса под себя. Егор воспользовался моментом и выхватил нож из ножен, ударил медведя в шею. Нож воткнулся во что-то твердое. Во второй раз вошел туго на всю длину клинка. Фонтаном брызнула кровь в лицо человека. Медведь развернулся, бросив собаку, и снова напал на Егора. Но неожиданно обмяк, отвалился и пополз в сторону, затих. Пес с вывалившимся и болтающимся на ниточке глазом напал на уже мертвого медведя.
Через два часа человек с собакой вошли в медпункт поселка. У Егора была порвана губа, царапина проходила через глаз, повредив веко. Левая ключица получила глубокие укусы. Собаке удалили глаз и зашили небольшие раны. Медведь был ранен, поэтому искал легкую добычу около поселка. С тех пор за Егором и собакой закрепились прозвища — Нельсон и Кутузов. Кутузов стал ходить с наклоном, а Егор из-за вывернутого розового века стеснялся заходить в магазин.
«Аннушка» выгрузила компанию пьяных людей, те ворвались в магазин — добавить что-то. Стали приставать к продавщице. Егор, находившийся здесь, защитил ее и получил по полной программе. Трое бездомных уложили его на пол и начали бить ногами. Кутузов в прыжке перехватил руку хулигана, в которой блеснула заточка, направленная на Нельсона, и разорвал её до локтя. Остальные бросились из магазина. Собака догнала еще одного и прокусила ему ногу. Третий выстрелил по Кутузову из обреза. Пуля ободрала бок Кутузова. Приехала милиция. Разобрались. Хулиганов увезли, а Егор с собакой долго залечивали раны.
Прошло четырнадцать лет. Много приключений выпало на долю героев. Понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, выручали…
***
Егор поднялся на ноги.
— Давай покормим, — обратился человек к псу. — Хорошо, ложись. Вынесу тебе сюда…
Войдя в дом, разогрел на керогазе перловую кашу с мясом, проверил пальцем температуру, а затем отнёс Кутузову.
— Чего нос воротишь? Сытый?
Собака оставалась неподвижной. Кровь забилась в голову, руки обвисли от слабости. Кутузов лежал без признаков жизни. Егор взял собаку и прижал к лицу. Тихий, грубый, утробный вой перекрыл сознание. Чистыми ручьями текли слезы. Человек плакал, раскачивался всем телом, успокаивал, как ребенка, уже онемевшее тело, не пытаясь понять случившееся. Свет погас.
На следующий день Егор похоронил Кутузова под большим камнем на высоком берегу. В обе стороны простиралась бесконечная широкая река, красноватым пламенем окрашена тайга, а наверху — синее небо.
Егор тоскуя просидел всю зиму. Не отправился на промысел, отдал всю свою коллекцию зверей и птиц летчикам. Весной купил билет на белый теплоход, отправляющийся первым рейсом из Дудинки в Красноярск.
