Повествуется о промысловой деятельности на Кавказе XIX столетия.
В ту пору, когда ещё всё мирно спало, а лишь едва пробивался солнечный свет, из нежной дремы до меня доносились голоса охотников.
Слышался визг скрипок, громовым голосом Гамов ругал безнадзорных псов.
— Фагот, куда идешь? Уходи отсюда, пропади ты! Что задумал? — крикнул человек.
Влияние этого размышления заставляло меня думать, будто все охотники уже готовы к пути, а я один лежу и раздумываю: идти ли мне с ними или остаться… и лежать, спать спокойно, без тревог, без волнений, без тех сильных порывов, которыми бывает полна душа охотника, когда он лицом к лицу стоит с добычей, когда неуловимый, самый короткий миг выстрела воспламеняет его всё до невыразимого сердечного трепета… Спать, оставив Гамова и Сазонова бить и добивать всё, что только ни попадётся им в гаях и между гаями.
В памяти возник «Большой перекат», поляна пред ним с вековым дубом, под которым два года назад пришлось провожать выстрелами двух оленей. Там же памятная тропа, где смертельно раненный медведь испускал последний дух под стаею навалившихся собак, а кругом его стоял ряд суетившихся охотников с вытянутыми вперед стволами. Открыв глаза, отчетливо увидел картину общего глубокого сна. На первом плане лежал богатырем капитан, за ним Иван Иванович, дальше еще кто-то… И несся с надворья стук запряженных фургонов, где-то сердито шумел самовар и наперебой кричали петухи в несколько голосов.
Через час мы оказались в лесу. Дорога проходила по каменистому грунту вверх, приходилось часто останавливаться; верховые шли пешком; собаки и фургоны двигались обходной дорогой впереди нас. Вскоре мы поднялись на вершину горы, откуда открывался прекрасный вид на волнистые отроги Цилканских гор — в одну сторону, а в другую — зеленые равнины и длинные лесистые ущелья, сплошным рядом примыкавшие к владениям князей Эристовых-Ксанских. Здесь мы сделали отдых. До первого гая оставалось три версты; мы ускорили шаг и ровно в шесть часов стали на место в цепи.
До двадцати охотников собралось для выслеживания. Лучших разместили на вершине горы, остальных — по склонам.
Волнистой дугой глубокая балка круто падала вниз и тянулась по длинному ущелью, покрытому густым лесом. Стороны ущелья — высокие скаты и осыпи; только в одном месте проходит неширокая полоса, соединяющая участок со смежным лесом.
Гай протянулся на две версты в длину и около версты в ширину. Моё место было рядом с капитаном, а справа от меня стоял Иван Иванович.
— Вы знаете, — сказал капитан, — здесь можно поймать медведя. В прошлом году здесь такого удалось поймать.
— Возможно. Посмотрите, как уставший Иван Иванович расположился.
— Нет, взгляните на меня лучше, — расстегнул капитан грудь теплого сюртука. — Я весь мокрый. Нужно было повернуть немножко левее, а мы махнули прямо. А все Иван Иванович!.. Хочется покурить до смерти.
— Нельзя!
— Да знаю, что нельзя. Сигнал еще не подан?
— Нет.
С грохотом и вспышками ракета-вестовая, извиваясь, взлетела вверх и треснула в воздухе. В лесу нагнули смычки, подали сигнал, и тембровый эхо ответило переливами по ущелью звонким рожком… Вокруг все затихло и притаилось разом.
Примите от меня: медведя и журавля убитыми.
— Командиром подойдёт моя птичка, — сказал Иван Иванович.
Разлучились мы. Передо мной расстилалась зеленая полянка, словно ковровой лентой уложенная; на ней живописно разбросаны яркими цветами густые кущи молодого фазанника, мелкий дубняк обрамляет ее края, а за ним величаво возвышаются рослый ясень и широкий чинар, сомкнувшись массой в глубине леса.
В гаю прозвучал выстрел; чёрный дрозд испуганно свистнул, вырвался из куста и стремительно пронесся над землей в ближайшую чащу волжанника. Опять всё затихло, опять всё замерло, ни звука, ни дыхания; какая-то безмолвна, пугливая тишина наступила, когда… чувствуешь, что вокруг вековое, дремучее безмолвие, где могут совершаться тысячи смертей, и разве только слабое эхо повторит последний стон умирающей жертвы. Что-то потрещало поблизости. Это переломлен был не весть отчего сучок, а немного дальше с тихим шелестом и легким трепетом падает на землю осенний, отживший желтый лист, упал и дважды перевернулся на одном месте.
Вдруг пронеслось живительное «ах-ах». Проворная Найда своим заливным голосом подала первый след. «Ая-я-я-яй!» — забасил Фагот. Стая разбилась и повела по двум следам. «Тах, тах!» — раздалось в левой цепи. Выстрел прогремел немного выше. Зверь шел в гору, по линии; моя полянка была пуста и одинока… Мгновение глаза — и олень красоты, гордо закинувший назад свою грациозную голову, трёх мощными прыжками перенесся чрез нее. Я хватил на прицел, но его уже не было.
С бешеной энергией собаки скатывались с одного склона ущелья на другой, преследуя добычу дружно и жадно. Животное явно металось, выстрелы раздавались всё чаще – охота достигла пика; нужно было беречь…
На противоположной стороне ущелья заметил Сазонова, выше него Гамов. С виду издалека представляли две окаменелости. Сазонов, опустившись на одно колено, высматривал страшным истребителем; Гамов же стоял прямо под большим чинаром, вытянувшись во весь рост; его выдвинутое вперед длинное ружье глядело на все вызывающе, ждало добычи. И что я вижу?
Сазонов покачивался, прижимался к ружью, глаз его сливался с прицелом, левая нога напряглась и сильно вытянулась вперед, показалось облако дыма — он пустил заряд, потом не торопясь приподнял голову и высматривал, что сделал. С правой стороны меня дублетом стреляет Иван Иванович; я слышу шум, треск, валится мелкий шмызник, раздвоились кусты, что-то летит на полянку. Это выходит олень и тут же падает через голову, облитый потоками крови. Стая мигом насела на него; ко мне подошёл Иван Иванович.
— Браво, Иван Иванович!
— Чуть было не упустил.
— Капитан тоже, кажется, взял?..
— А вы Сазонова видели? На него огромный рогач вышел.
— Да, он стрелял…
— Верно убил.
Другая часть собак спустилась вниз и исчезла из виду. Подали сигнал, и к нам подошли капитан, Гамов и Сазонов. Оказалось, что у капитана и Сазонова также есть добыча — по оленю. Охота прошла успешно.
***
В два часа Гамов расставил нас в цепи в новом гаю. Мы находились на высокой горе, покрытой густым лесом. Дуб, ясень, клен и сосна переплетались плотными рядами, бросая темную тень. Место представляло собой воронкообразную котловину с валежником на дне, дерезой, кизилом и малинником по уступам. Рядом, на вершинах смежных гор, лежал глубокий снег с лучевидными блестками.
Мы знали заранее, по кому будем стрелять. Гамов обошёл дважды цепь, проверил номера и отдал приказ гайщикам. Цепь охотников расположилась большим кругом не очень далеко друг от друга; мне здесь пришлось стоять рядом с Иваном Ивановичем; по другую сторону был князь, а несколько левее, полулежа, сидел на земле Сазонов. Он откинул ружье в сторону и странно-флегматичным взглядом созерцал все окружающее. Его серый камзол распахнулся в обе стороны, шапка с заветной иглой лежала на бедре, от головы валил пар — он был уставший (обошёл с Гамовым два раза цепь, чтобы выбрать себе получше место). Сазонов и Гамов большие приятели.
— Ну, Иван Иванович, если мне и в этом месте не придётся стрелять, то моя охота окажется совсем бесполезной.
— Честно говоря, мне вовсе хотелось бы оставить все живым в этом лесу, — сказал Иван Иванович. — Я уже неоднократно испытывал подобное желание в Гомборах и всегда выносил самый тяжёлый опыт. Несмотря на то что кавказские медведи и более деликатны русских или западных вообще, всё же… иной раз вы настолько перепугаетесь, что потом долго не захотите видеть в лесу этого своенравного капризника. Со мной случались забавные случаи на медвежьей охоте.
— А вот Вы медведей добываете, — с пылом воскликнул князь. — Так же, словно противника поражаете… Не знаю, но мне эта охота всегда доставляла большой интерес.
— Князь, случалось ли вам оказаться в лесу наедине с медведем? — спросил Иван Иванович с полуулыбкой.
— Совершенно одному не приходилось.
Спасибо за такую честную беседу, и искренне желаю вам, чтобы подобных ситуаций в ваших охотах больше никогда не случалось.
— Не говорю, что совсем безопасно. С другой стороны…
— С ни какой точки зрения, князь, это наслаждение не может считаться истинно высоким.
Смотрите, пожалуйста! Кажется, храбрый воин Семенов забрался на самое верхушка дерева?
В самом деле, юный Марс сидел на высоком дубе. Две толстые ветви дерева опустились к земле и образовали у ствола удобное сиденье, которым воспользовался Семенов. Он прижался к дереву, свесил ноги вниз, дорогой штуцер положил поперек колен и сидел с наивностью ребенка. Его свежее румяное лицо горело восторгом, в глазах искрилась удаль, героическое молодечество, раздувавшиеся ноздри выражали готовность броситься навстречу тысяче медведей… Только, понятно, броситься с этого дуба…
Сняли шапки и сделали Семенову поклон, после чего получив ответный поклон, он прижался к дубу, показал рукой знак довольства и сложил ноги крест-накрест.
Надо было разойтись.
— Ну, господа, — с легким поклоном произнес Иван Иванович, — мое вам самое доброжелательное прощание. Как жаль, что рядом нет почтенного капитана; может быть, и не встретимся вновь — медведь шутить не любит.
— Не бойтесь, Иван Иванович, ваши медведи куда приятнее, чем гомборские, — успокоил его князь.
По макушкам деревьев разом хлестнул сильный порыв ветра, по лесу понесся гулкий шум ветвей, лес заколыхался от корней до верхушек, темное облако накинуло мрачную тень, сухие листья запрыгали, резким холодом пахнуло в лицо, и вокруг стало жутко, скучно, безотрадно. Все тот же высокий стройный лес, та же перед вами картинная местность, те же горы вдали глядят на далекие равнины мощными гигантами, крутой покатостью глубоко вниз осевшая ложбина перед вами все та же, даже люди вокруг вас все те же. Но если присмотреться, взглянуть пристальнее, то увидите иной отпечаток на всем, все невольно подчинилось неведомой силе, и всё разом стало не тем, чем было минуту тому назад. Даже Семенов на своем громадном дубе сделался сам не свой: съежился до смешного, глаза потускнели, все его приемы стали вялы. А мрак и ветер наделали этого всего…
В гаю вот-вот отзовется рожок, дико вскинется на ноги окруженный зверь, пойдет свирепо напролом — будьте готовы принять его как следует, иначе рискуете остаться в большом проигрыше… Ветер не переставал, с дерев сыпались последние завядшие листья, веяло холодом сильнее. Наступал уже полдень, и гон еще не начинался. Наконец, в гаю металлически зазвучал рожок и разом раздался громким гулом залп ружейных выстрелов, возвестивших начало охоты. Собаки дружно ринулись в глубину балки, цепь и гайщики притаили дыхание и ждали первого отклика звериной тревоги.
Стая сосредоточилась на одном следе и медленно двигалась в гору, устраивая облаву. Лаять собак то сходился в один монолитный звук, то разламывался на отдельные, отрывистые крики, то вдруг сыпался потоком разнотоновых звуков, указывающих на то, что зверь идет не спеша, лениво, выбирая наиболее удобный путь.
Два выстрела прозвучали одновременно, затем глухо прогремел третий — и рев, и крик разнеслись по лесу. Семенов сильнее сжал свой дуб. Сазонов всем телом подался вперед: раненый медведь двигался прямо к нашим номерам. Очередь была за Иваном Ивановичем. Ну думаю, если он оплошает, я проведу зверя мимо себя… пусть князь, Сазонов добивают.
— Тах! Тах! — произнёс Иван Иванович, выпустив два заряда одновременно, и крикнул: «Бди!» Коlossal по размерам медведь показался моим глазам, едва переступая с ноги на ногу; его страшный рев сливался со лаем собак, весь след покрывался ручьями густой крови. Видно было, что он изнемогает. Мне стрелять было неловко, князь пропустил. Сазонов тихо и спокойно подвел к глазу свою тульскую двустволку — и медведь замер на месте неподвижно.
— Береги его! — испуганно крикнул с дерева Семенов и через несколько секунд выстрелил в другого медведя, которого две собаки вели правой цепью.
Рядом находившийся капитан исправил ошибку Семенова и двумя выстрелами поразил медведя смертельно.
— Кто же прежде наблюдает, а потом стреляет?! — грозно возмутился капитан Семенову. — Это же что-то невероятное! Забрались на глупого медведя, а другой мог вас так и с этого дерева свалить, что не пересчитаете своих…
— Попал бы в него точно под лопатку, — соскакивая с дерева, говорил Семенов.
— Залезли бы вы в небо — может быть и повезёт.— с улыбкой говорил капитан.
— Пощадите, пожалуйста! Нельзя такое творить. Живое существо не родственник нам.
— Не в следующий раз прощу, отцовца, а тут же по праву наказываю за подобные поступки.
После подачи сигнала охотники собрались на это место.
Вечер наступал, небо скрывалось под тенью ночи, вокруг всё погружалось во тьму. Поскорей вышли мы на дорогу и отправились домой быстрым шагом.
Из собрания Павла Гусева.
