Фото автора
В это утро мы с Леней-Маленьким, Сергеем и Ромой ломали ноги по каким-то буеракам и оврагам по пояс в снегу. Леня клялся и божился, что вот именно за этой корявой березой и будет то волшебное место, где живут подо льдом окуни-горбачи и желтобрюхие щуки на полпуда-пуд.
Говорил, только он, Леня-Маленький, и был приобщен к тайне, но дал слово одному местному старичку Акиму Нефедычу, что тайну откроет только самым близким своим друзьям. Больше — никому под страхом страшного проклятия… Старичок этот был известен в округе, как ведьмак и лешак дремучий, человек темный и со странностями, но любящий лес, воду и болота вокруг больше, чем людей…
А мы прокляли тот день, когда поверили в рассказы Лени-Маленького о громадных щуках, выпрыгивающих в нетерпении из лунок, и о сказочном окуневом Эльдорадо, где подо льдом паслись стаи желтоглазых горбачей, и не было ни одного рыбака в округе… Идти по глубокому снегу сил уже не оставалось.
— Ну, Сусанин, где твоя горбатая береза? — еле выдохнул красный и потный Серега.
— Мужики, ей-ей, тут должна быть. Дед-лешак, наверное, путает, с дороги сбивает. Пожалел, что место показал.
— Ты сам-то в это веришь?
— А вот придем, так и ты поверишь.
Наконец за очередной кривой березой открылся залив, окруженный вокруг черными елями. Изо льда торчали сопревшие коряги и сухие деревья. Залив был почти круглый и соединялся с волжскими водами небольшой протокой.
— Так это лягушатник какой-то, где тут может крупняк водиться? — заскучал Сергей.
— Здесь глубина, как на Волге. До восьми метров, а местами вообще дна не достать. Ручьи и малые речки впадают, как Нефедыч рассказывал, даже течение есть, — заметил Леня-Маленький.
— Ну-ну…
Тут и Рома забеспокоился.
— Мужики, а ночевать-то где будем? Неужели опять на остров топать, в землянку? Так до нее полночи идти нужно.
— Во, сразу видно городского чайника, — озлобился Леня-Маленький. — Где ночевать, где зубы почистить, а где тут биотуалет? Маму с собой захвати, чтобы сопли подтирала!.. И буфет с капучино эспрессо Гран Крю. Ладно, не обижайся, салага. Все так начинали. Пройдет время, рожки с опарышами будешь наяривать и не заметишь с устатку. Насчет ночлега Нефедыч обещал помочь. Мол, в свой дом пустит на одну ночь, если тихо себя вести будем.
— Так мы как в детском саду… — заметил Сергей.
— В детском саду… А кто под матрасом разливал, когда в коротнинской церкви ночевали? Александр Сергеевич?.. Хорошо еще, батюшка лояльный попался, только принюхивался, но ничего не сказал, а мог бы на мороз выгнать.
— Дык…
— Вот тебе и дык… Главное, деда не гневить. Он на городских рыбаков злой, ворчун старый. Только я и смог к нему подход найти, знаете ведь, как умею с людьми вежливо разговаривать… К дому Нефедыча тропинка сразу от залива идет. Да вон она! На бугре петляет. Там в лесочке и дом должен быть.
Леня не обманул. Давно мы так не ловили. Едва я надергал с десяток плотвичек под коряжистым берегом, насадил их на тройники жерлиц, как тут же начали вскидываться флажки, иногда сразу по три штуки одновременно. Щука, видимо, изголодалась вконец в этом глухом заливчике и брала жадно, словно перед Концом Света. Не отставали и друзья. Леня, кряхтя, то и дело доставал из-подо льда матерых горбачей с брезгливо выпяченными губами и оттопыренной кверху колючей короной-плавниками. Сергей обложился такими же окунями со всех сторон и, кажется, не верил, что все это происходит наяву, но молчал и сосредоточенно дергал кверху серебряную блесенку, которую тут же хватал очередной окунь.
Только Рома давился эмоциональными всхлипами: «эх-ха!», «оп-па!», «урр-ра!», «хапнул!», «куда, грызло колючее?!.» И носился по льду. Несмотря на этот шум, рыба брала и брала. Но пришло время, когда мы, опомнившись, просто остановили эту безумную рыбалку или, скорее, монотонное доставание рыбы из лунок.
— Что это было, мужики? — Сергей, кажется, не верил происходящему.
— Так это… как и обещал тот пенсионер, рыбалка, настоящая рыбалка получилась! Никогда так не ловил! — веселился Рома, размахивая здоровенным окунем.
— И нам так не приходилось. Место словно заговоренное, или рыба никогда не видела снасти и крючка…
Леня явно был доволен.
— А то… Я ж говорил вам, чудикам, Нефедыч не обманет. И Леня слов на ветер не бросает. Когда я вам врал?..
На льду стало шумно и весело. Попили чаю с устатку, перекусили. На ночлег идти было еще рано, и поэтому занялись обустройством временной стоянки и костром. На берегу у старой ели набросали охапки валежника, прикрыв сверху еловым лапником, и улеглись у горячего пламени, расправляя усталые ноги.
Как всегда, Леню-Маленького потянуло на рассказы.
«Это место, мужики, непростое, — начал он загадочно и вкусно, словно открывая засаленную и затертую множеством рук интересную книгу. — Мне говорили местные, что неподалеку деревня была, сплошь из вампиров, упырей по-нашему. Прямо у деревни и старое кладбище расположилось, кресты в мотках сухой травы и мха, ворон на сухостоине — классика. С этого кладбища в полночь и вставали эти упыри. Только те лежали и не могли встать крови попить, у кого осиновые колья в сердце были забиты. А деревенька давно заброшенная была, никто в ней не селился, боясь нежити кладбищенской. Только однажды забрели в нее два рыбака, спасаясь от мороза. Натопили печку, выпили, а потом один говорит другому, мол, пойдем до дому, нельзя здесь ночевать, место дурное. Товарищ же его смеяться начал: ты, мол, сказок наслушался бабьих, трусишь, как пацан малолетний. Так и остались до темна. А в полночь послышались на морозной дороге отчетливые шаги, мерные такие, ровные. Стук в дверь, а к окошку бледное лицо прилипло. Все бы ничего, путники запоздалые, но лицо странное, белое с синевой и красными губами, спутанные длинные волосы, а глаза из одних белков состоят, словно закатившиеся кверху. Торкается путник в окно молча и губы открывает с клыками под ними, пусти, мол, холодно…
Один из рыбаков не выдержал, вынес соседнее окно плечами. Так с оконной рамой и понесся в лес. Бежал по морозу, ног под собой не чуя, пока не добежал еле живой до настоящего жилья. Там его отогрели и выслушали. А под утро пошли в заброшенную деревню. В доме лежал труп второго рыбака, белый, без крови и с открытыми глазами. Вбили ему в сердце осиновый кол и закопали мужика на том же кладбище. Сообщили, конечно, куда надо. Долго потом велось следствие, но так ни к чему и не привело…
Так что, мужики, не простые эти места, не простые», — уже знакомо и банально заключил Леня-Маленький, лукаво косясь на впечатлительного Рому. Тот сидел тихий и задумчивый, временами оглядываясь по сторонам.
Ближе к вечеру, едва начало смеркаться, мы пошли по тропинке к жилью. Вскоре впереди среди леса открылась поляна. На ней виднелись остатки изгороди. Из снежных бугорков торчали старые рассохшиеся кресты с мотками сухой травы и мха. На черной обгорелой сухостоине сидел ворон и беззвучно открывал клюв, блестя глазом.
— Так это же кладбище, — еле слышно выдохнул Рома.
— Какой ты наблюдательный, — съязвил не менее озадаченный Леня-Маленький. — И, похоже, мужики, то самое, о котором рассказывали местные рыбаки. Точно! Вон и деревенька полуразрушенная. А там, в стороне, — дом Нефедыча. Видите? С крышей из новой оцинковки. Он в прошлое лето крыл. Сказал на эту крышу ориентироваться надо.
— Так мы что, в деревне вампиров ночевать будем?.. — Рома округлил глаза и засмеялся противным нервным смешком. — Я лучше на остров пойду.
— Ты чего, друг сердешный, шуток не понимаешь? Сказки все это. Какие упыри в наше время? Тут с нынешней экологией и генно-модифицированными продуктами упырь укусит, так сразу копыта в сторону от нашей кровушки-отравушки! И кола осинового не надо. Сразу кердык на века вечные!.. — веселился Леня, глядя на погрустневшего Рому.
На двери дома Нефедыча была приколота ножом записка: «Ночуйте. Я в городе. Приеду завтра утром. С печкой осторожней».
Пока топили печь, смотрели телевизор и пили чай, испарился куда-то неприятный осадок от баек Лени и тоскливого вида заброшенной деревни. Даже Рома развеселился и со смехом вспоминал свои страхи. Вскоре от тепла и в сон потянуло.
Проснулись от мерных шагов по чищенной морозной дороге. Кто-то приближался к дому. Стукнули в дверь… Затем в окне показалось бледное лицо. Губы что-то шептали, в спутанной бороде блеснули крепкие зубы… «Холодно, пустите-е-е», — словно подвывало в трубе.
Рома беззвучно открывал рот и показывал в сторону окна дрожащей рукой. Он не мог сказать ни единого слова. Мы тоже были словно в гипнотическом сне, как сомнамбулы.
В дверь опять стукнули. Первым очнулся Рома. Он кинулся в сени, там загрохотало, кто-то взвыл. «Рому укусили, Рому, упырь… Рому…» — шептал Леня-Маленький, зачарованно придвигаясь к сеням. Его глаза остекленели. В них стояла полная луна и отражался кровавый свет от разорванного горла Ромы. Так нам казалось…
В сенях снова загрохотало.
— Я тебе, мать твою!.. Ты чего лопатой?! Какие, блин, упыри?! Сам ты упырь! Я с города приехал, припозднился у кума, а тут в своем доме лопатой по башке встретили!..
— Нефедыч?! Дорогой! А мы тут… — кинулся в сени Леня-Маленький.
Вскоре изба Акима Нефедыча качалась от дружного смеха.
— Так вы меня за упыря приняли?! Ха-ха-ха! — снова и снова взрывался смех в доме. Аким Нефедыч оказался простым и добрым мужиком, совсем не похожим на описание Лени.
Над заброшенной деревней стояла полная луна, резкие тени от крестов лежали на серебряном снегу старого погоста, а в окно дома Акима Нефедыча кто-то пристально глядел, прижавшись к стеклу бледным лицом…
