На востоке еле угадывалась зарождающаяся заря, но вокруг было еще слишком темно, чтобы собираться без дополнительного освещения. Фары я выключать не стал, надо было торопиться, чтобы успеть поставить переносной шалаш на облюбованном вчера пятачке земли, находящемся посреди затопленной поймы
Этот маленький островок мы обнаружили прошлой весной, но тогда он находился по щиколотку в воде, и было видно, как ее уровень с каждым часом прибывает, поэтому поставить шалаш мы не могли. Нынешней весной половодье не было столь бурным, так что я вспомнил про этот колок земли и после зорьки решил сплавать и посмотреть, возможно ли там поохотиться. Как я и предполагал, часть островка была относительно сухой и давала возможность установить шалаш, что радовало, ведь я не люблю охотиться дважды на одном месте…
Молча, без суеты мы с Николаем стали вытаскивать из кузова корзины с утками, надувные одноместные лодки, чехлы с оружием, складные стулья. В свете фар накачали лодки, погрузили снаряжение, подсадных, и, пока Николай курил, я погасил все приборы, закрыл автомобиль и подошел к другу. Синильная темнота отступала, небосвод постепенно серел, глаза привыкали к естественному освещению, увеличивая расстояние и угол обзора. Стала видна быстро текущая вода, островки затопленных деревьев, тростник береговой кромки. Справа, в заводи подала голос проснувшаяся дикарка, услышав ее, отозвались в корзинках наши подсадные.
— Пора! — посмотрев на напарника, шепотом произнес я.
— Да, нужно спешить! — ответил Николай, сделал последнюю затяжку и швырнул окурок в воду.
Красный огонек, словно сигнальная ракета, дал толчок к дальнейшим действиям. Спустив лодки на воду, мы отчалили от берега, и в тот же миг быстрое течение реки понесло нас вперед. Радовало, что плыть нужно было по течению, лишь плавно гребя веслами и держа необходимое направление. Заря на глазах набирала силу. Розово-багряные краски разлились на половину горизонта, разукрасив небо и воду, создавая нереальную, сказочную атмосферу весеннего утра. Ветер отсутствовал, поэтому вода вокруг походила на гигантское зеркало, в котором отражался малиново-алый пожар зарождающейся зари. Мы ушли с основного русла и двигались между затопленными кустами, держа курс на вытянутый остров с высокими стройными березами, который служил для нас ориентиром. Еще около трехсот метров — и мы будем на месте. Странно, но по пути мы не подняли ни одной утки, что слегка удивляло: может, пик пролета уже прошел, и осталась только местная дичь?
Стараясь грести как можно тише, мы подплыли к островку. Первый, кого я увидел, — это лежащий на боку огромный бобр. Он развалился в неглубокой протоке, разделяющей островок на две неравные части, словно тюлень на лежбище, который с ленцой смотрел, как мы к нему приближаемся. Моя лодка причалила к берегу в нескольких метрах от него, бобр недоумевающим сонным взглядом окинул мою персону, дав понять, что нас здесь совершенно не ждали, а я мысленно сокрушался, что фотоаппарат бесполезно висит в чехле за спиной. Николай, плывущий следом за мной, сначала не мог видеть это чудо, но когда обогнул справа мою лодку, сразу же встретился со строителем плотин глазами. Тот смерил второго охотника сытым, ленивым взором, а мой напарник срывающимся тонким голосом крикнул:
— Дима, бобер! Ты что, не видишь! Это же не бобер, а сивуч какой-то! Надо что-то делать!
Такого бурного всплеска внимания к своей персоне здоровенный пухляш не выдержал и с испугу рванул в противоположную сторону, громко хлопнув напоследок хвостом и облив нас водой с ног до головы.
— Чего ты так орал, как будто бобров ни разу не видел? — тихо спросил я друга, протирая залитые водой очки.
— Да от неожиданности разнервничался! Нет, ну главное, лежит и носом не ведет, вот меня и понесло! — ответил Николай.
— Ладно, надо торопиться. Уже совсем светло, а у нас конь не валялся…
Мы аккуратно вылезли из лодок на берег, размяли застывшие ноги. Я начал доставать из рюкзака раскладной шалаш, а Николай тем временем собрал свой старенький ИЖ-54. Только он защелкнул цевье на своей затертой добела двустволке, как точно на нас, на высоте двадцати метров налетела стая гуменников. Они шли ровным клином из двенадцати птиц, спокойно и картинно, словно самолеты на параде. Я задрал голову и восхищенно любовался их полетом, ведь моя старушка одностволка мирно дремала в чехле. Николай судорожно пытался найти патроны, но когда он захлопнул стволы, гуси были уже далеко за пределами верного выстрела. Второй раз за утро разлив оглушила Колькина тирада, полная жгучей обиды и разочарования, она эхом понеслась во все стороны, отражаясь от прозрачных весенних вод, пугая все живое вокруг. Я понимал друга, молча ему сочувствовал и в то же время радовался, что утро начинается с таких ярких моментов…
Пока я втыкал колышки и устанавливал шалаш, мой компаньон, не останавливаясь, ругал себя за нерасторопность и упущенный шанс, нервно куря сигарету за сигаретой.
— Вот не перестаю я тебе, Николай Алексеевич, удивляться. Вроде старый охотник, седьмой десяток, а горячишься, как мальчишка! Успокойся! Что было, то прошло. Настраивайся на охоту, время поджимает! — попытался я привести друга в чувство.
— Да, близок был локоток… — тяжело вздохнув, с досадой протянул Алексеевич и, выбросив окурок, принялся за работу.
В четыре руки дело спорилось. Установили шалаш, занесли в него стулья и оружие. Спрятали в ближайших кустах лодки, сложили их друг на друга и накрыли сверху маскировочной сетью.
Высадили уток с разных сторон островка и заняли места у бойниц. Утки ополоснулись, промочили горлышки и отдали первые квачки. В безветренной утренней тиши их голоса, отражаясь от воды, эхом разносились по округе. Прозрачный, слегка золотистый воздух пьянил и будоражил голову. Показавшееся солнце залило багрянцем бурые ветви затопленных кустов, на темной, медленно текущей воде заиграли разноцветные блики. Утки азартно зазывали кавалеров, плескались и радовались теплым солнечным лучам. В двух метрах от шалаша бекас мило ухаживал за своей избранницей.
От созерцания такой красоты по спине побежали мурашки. Какое же это счастье быть охотником! Алексеевич закурил. Выдыхая дым в бойницу, он страдальчески вздохнул, словно простонал. Похоже, перед его глазами снова пролетела та стая гусей, которая не давала ему покоя. Я не стал лезть ему в душу, пусть побудет наедине со своими мыслями. Вдруг за спиной послышалось жвяканье селезня. Посторонние мысли мгновенно вылетели из головы. Я посмотрел в бойницу, которая находилась за спиной Николая, и увидел за пределами выстрела сидящего на воде серебристого красавца, который крутил зеленой головой и звал невест к себе. Утки, слыша кавалера, сыпали осадки одну за другой, но наш селезень, похоже, был тертым калачом и не спешил бросаться в омут с головой.
Мы же внимательно следили за его действиями, но он не двигался с места, а, прикрываясь кустиком, продолжал жвякать и внимательно осматривать местность вокруг. Вскоре к нему подсела пара крякв, но, покрутившись рядом с ним, они поплыли в противоположную от нас сторону. Через десять минут селезню, похоже, наскучила эта игра, он выплыл на течение и скрылся за островом. Подсадные утки продолжали отдавать квачки, чередуя их с заливными осадками. Селезень порой отвечал, и я по его голосу мог понять, где он сейчас находится. У меня была маленькая надежда, что он появится из-за острова, чтобы осмотреться с другой стороны. Так и вышло. Через минуту я увидел, как из противоположного угла острова показалась его голова, потом селезень проплыл под самым берегом до куста, находящегося ближе к нашему шалашу, покрутился, прикрываясь им как щитом, несколько раз жвякнул в ответ уткам, выплыл на чистую воду и направился прямиком к Катьке.
— Ну, Николай Алексеевич, твой выход! — прошептал я дрогнувшим голосом напарнику.
Тот кивнул в ответ и, плавно подняв ружье, стал просовывать стволы в бойницу шалаша. Не доплыв до утки пары метров, серебристый красавец на мгновение остановился, и тотчас грянул выстрел. Сноп дроби вспенил воду вокруг птицы, выбил несколько перьев и оставил лежать тушку на глади реки. Прижавшиеся друг к другу бекасы, мирно дремавшие на сухой кочке, с тревожными криками взлетели после выстрела и, почти касаясь крыльями воды, полетели прочь.
— С почином тебя, Николай Алексеевич! — протянул я руку, чтобы поздравить друга с полем и первым селезнем в этом сезоне.
— Спасибо, Дима! — добродушно улыбнулся он, пожимая протянутую ладонь.
Катька понятливо посмотрела на нас, немного наклонила темную головку и, пару раз окунувшись в воду, снова подала голос. После первой добычи Николай воодушевился, закурил и, выпуская дым в бойницу, приглаживая рыжие усы, все рассказывал и рассказывал о том, что творилось у него в душе при виде показавшегося селезня. Я улыбался и слушал, думая о том, что таким он мне нравится больше…
Незаметно солнце выплыло из-за сосновых верхушек и постепенно стало нагревать стенки шалаша. Утки с удовольствием принимали солнечные ванны, весело плескались, смазывая перышки жиром с копчиковой железы, и не забывали при этом подавать голос при появлении в небе любых пролетающих птиц (даже попытались посадить высоко пролетающий авиалайнер). Так незаметно летело время, складывая минуты в часы. Вокруг текла лесная жизнь: на прогретом мелководье нерестилась щука, сверкали чешуей на солнце стайки леща, на краю затопленного леса, словно корявые пеньки, застыли две цапли, на суку сухой сосны сидела и противно каркала ворона.
Если бы не куст, который закрывал линию стрельбы, быть бы ей давно битой. Катькина осадка прозвучала громом среди ясного неба, заставив вздрогнуть. Я напряг зрение и слух и тут же увидел низко летящего над кустами селезня, который, услышав голос крикуши, камнем спикировал на дальний край нашей заводи. На открытой воде селезень был как на ладони, но, увы, в семидесяти метрах от нас. В это утро нам явно доставались одни профессора. Селезень крутился на месте, словно дорогая игрушка на витрине, подсвечиваемая софитами со всех сторон.
Но это не сработало, и утки оставались на своих местах. Было заметно, что селезень начинает волноваться и подозревать подвох, но тут вмешался случай, точней, случайно пролетающий второй кавалер, который, увидев конкурента, без облета плюхнулся рядом с уткой. Видя, что второй ухажер деликатничать не собирается, а целенаправленно идет на «абордаж» Катьки, я тихо взвел курок одностволки и, медленно высунув вороненый ствол, взял его на мушку. Поняв, что любимая может быть отбита, тихоня поднялся с воды и, пролетев 50 метров, приводнился в 20 метрах от утки, но в тот же миг любовный треугольник разорвал гулкий ружейный выстрел. Один селезень остался лежать на воде, другой улетел прочь, получив очередной урок и став еще умнее. Я достал стреляную папковую гильзу, выдул дымок из ствола и принял поздравление с полем.
Снова потянулись минуты ожидания. Едва заметное течение постепенно отнесло битых птиц от подсадной утки, прибив к травяному островку в пятидесяти метрах от шалаша. Мы сидели, тихо общаясь, наблюдая каждый за своим сектором. Память воскрешала красочные картинки прошлых совместных охот, которые мы смаковали в ожидании очередного налета. За тихими разговорами время летело незаметно, а меж тем стрелки часов приближались к девяти утра. Катька время от времени оглашала округу своими позывными, ей вторила Машка, и тогда мы замолкали, с наслаждением слушая их голоса, словно старый хит любимой группы. Похоже, у нашего дуэта появился еще один фанат. Где-то за островом послышался застенчивый голосок подпевающего уткам селезня. Вскоре показался и он сам. В этот раз кавалер не стал изображать из себя недотрогу и, как только увидел Катьку, не раздумывая, поплыл прямиком к ней. Настала очередь моего напарника, а я навел фокус камеры на приближающегося селезня и дал команду на выстрел.
Этим трофеем мы решили поставить точку в сегодняшней великолепной охоте. Весеннее яркое солнце ласково грело лицо теплыми лучами. Весна активно вступала в свои права, дав всему живому старт к созданию новой жизни. Все вокруг жужжало, щебетало и булькало, а охотничья душа ликовала и наполнялась безграничной любовью к окружающему ее миру…
